Чтобы не идти в никуда, надо помнить, что мы не пришли ниоткуда.

ДЕДУШКА

Дедушка - Мендель Бройер, шауляйский ломовой извозчик, Георгиевский кавалер за Русско-Японскую войну был колоритной личностью, пьяницей и хулиганом. Очень часто устраивал дебоши с местными гоями, вооружившись оглоблей, но евреев не трогал. Побитые им гои жаловались уряднику. Тот вызывал виновника в участок, и тогда, надев все свои ордена, дедушка отправлялся на встречу с представителем власти.

Едва заметив ввалившуюся в участок и разящую перегаром орденоносную персону, урядник вскакивал и застывал по стойке «смирно». «Вольно», - говорил дедушка, и с чувством собственного достоинства шествовал опохмеляться.

На матери моего отца он был женат третьим браком и умер в уже независимой Литве, когда отцу было 15 лет. Будучи человеком религиозным, отца он послал учиться в хедер. Отец рассказывал, что к Торе его всегда вызывали первым, и вообще он считался важным человеком в общине. Впоследствии я докопался, что мы из семьи коэнов.

ОТЕЦ

После смерти деда отец - Шломо Бройер, стал кормильцем семьи, и пошел работать на завод.

Однажды там к нему подошли два симпатичных молодых человека и, отозвав в сторону, сказали:

- Мы должны работать меньше и получать больше. А если хозяин не согласится, то объявим забастовку, - и предложили раздать листовки.

Идея «работать меньше и получать больше» была соблазнительной, и отец согласился.

Забастовки, по сегодняшним понятиям, занятие вполне безобидное. Недавний министр обороны Израиля всю жизнь этим занимался. Но в независимой демократической Литве это считалось подрывной деятельностью. И теми, кто их организовывал, занималась не полиция - контрразведка.

Короче, его поймали. На вопрос «Кто дал тебе листовки?» - он нахально ответил:

- Мне их никто не давал. Вы сами мне их подкинули.

В контразведке шутить любили. И, засмеявшись, следователь спросил:

- Говоришь, мы тебе их подсунули, жидукас?

Ему обмотали голову мокрым полотенцем и засунули головой в горящую печь.

Из тюрьмы он вернулся уже человеком с идеологией. И стал участвовать в коммунистическом подполье.

Но после погрома в Хевроне в 29 году, пришло указание из Москвы солидаризироваться с арабскими борцами против британского империализма. Он понял, что его хотят заставить солидаризироваться с погромом, побил секретаря партячейки, тоже еврея, и сказал, что решил податься в анархисты.

Англичане эвакуируют евреев после погрома в Хевроне в 1929 году, в течение которого они пальцем не пошевелили, чтобы защитить евреев

Резня в Хевроне, 1929 г.

Так он стал анархистом с хевронскими корнями. После прихода Советской власти в Литву он все ждал, что его посадят, но, видно, было не до него.

Мирные беседы русских и немецких офицеров в Брест - Литовске 18-го сентября 1939-го года

Немецко - советский парад в Бресте , 1939 г.

Когда началась Вторая мировая война, Советская Армия бежала из Каунаса раньше, чем туда вошли немцы. На некоторое время город оказался в руках литовцев. И те вошли в еврейский квартал.

Если кто-нибудь думает, что они искали там коммунистов или работников МГБ, он может разочароваться. Их интересовали сиротский дом и йешива Слободка. Сиротский дом они сожгли вместе с сиротами. Войдя в йешиву Слободка, они отрубили голову главе ешивы и повесили ее на фонарном столбе.

Йешиботников они отвезли в гараж. Тогда машины чистили под давлением воздуха, компрессорами. Литовцы выводили йешиботников по одному, вкладывали трубу в рот и включали компрессор. Кишки выходили снизу. И каждый раз при виде этого зрелища, толпа ликовала.

(Немцы, кстати, незапланированных зверств не любили. Уничтожение евреев должно было происходить по плану и по указаниям свыше. Кроме того, при незапланированных акциях, еврейское имущество, вместо кассы Рейха, попадало в частные литовские карманы. Потому один из первых приказов немецкой администрации был о военно-полевом суде и расстреле наиболее «инициативных».)

Оказавшись невольным зрителем уничтожения Слободки, мой отец почувствовал, что то, что он живет, что у него есть жена и дети – это иллюзия, а сам он, как и все его окружавшие, уже мертв. Остается только выбрать вид смерти. И он решил умереть красиво. Как мужчина. С оружием в руках.

Всех оставшихся в живых евреев согнали в гетто.

Еврейское счастье

От отца и многих друзей семьи я слышал жуткую историю. Предупреждаю заранее, что когда я излагал ее израильтянам или моим ровесникам не из Литвы, не пережившим Катастрофу, они воспринимали ее, как фольклор. С другой стороны, все, от кого я ее слышал, были убеждены в ее аутентичности.

В одно из крупных гетто Литвы, то ли каунасское, то ли вильнюсское, не помню, немцы пригнали целую литовскую деревню со старостой и ксендзом. На удивленные вопросы о том, что они здесь делают, они поначалу отвечали, что сами не понимают. Позже по гетто пошел слух, что примерно 500 лет назад, во время изгнания евреев из Литвы, группа евреев крестилась и получила землю и разрешение основать деревню. Они жили спокойно. Но литовцы из соседних деревень не забыли кто они. С ними практически не женились.

Немцы не хотели допускать основанного на доносах произвола, подняли церковные книги, документы, литовские летописи и пришли к однозначному выводу: допрос подтвердился, а значит по законам расы они подлежат уничтожению. И поскольку своей внешностью они мозолили всем глаза, их уничтожили первыми.

Через несколько дней после того, как отец оказался в гетто, люди, решившие взяться за оружие, нашли друг друга. И был создан штаб Самообороны, сплотивший разных членов общины, от коммунистов до Агудат Исраель.

Алекс (Алтер-Ханох) Файтельсон в своей книге «Непокорившиеся» пишет: «Самооборона – это была нелегальная группа, которая организовалась в гетто в ноябре 1941 года под предводительством Моше Мильнера, Шломо Броера и Овсея Тарсайского».

По рассказам отца, еще до начала борьбы с немцами им надо было позаботиться о том, чтобы сделать жизнь в гетто наименее жуткой. Жизнь внутри самого гетто отравляли банды литовцев, приходившие на территорию гетто с целью убийств и грабежа. Нельзя было допустить, чтобы они возвращались назад живыми.

Еще были свои уголовники. Им сказали: «Если хотите участвовать в вооруженной борьбе, добро пожаловать, но у нас железная дисциплина. Каждый, кто тронет пальцем еврейское население, будет немедленно расстрелян. Если нет, сдайте оружие и сидите тихо. В противном случае - умрете».

И еще были коллаборационисты - еврейская полиция и прочие. Их предупредили: «Будете издеваться над евреями - будете казнены».

Этот язык все восприняли разумно.

Кроме одного человека.

Он и был первым убитым Самообороной.

Это был еврейский полицай из гетто. До войны он был сионистом-ревизионистом, но в таких условиях идеология сползает, и видно, чего человек стоит на самом деле. Сначала его несколько раз предупредили, чтобы перестал выдавать евреев, но у него всегда был один и тот же ответ:

- Мне наплевать, что вы все сдохнете, я выжить хочу.

Но выжить ему не дали.

Самооборона набирала силу.

Поскольку все понимали, что помощи, кроме как из Москвы ждать неоткуда, в руководство были избраны коммунисты. Через некоторое время русские сбросили им оружие, боеприпасы, немного продовольствия и инструкции для сборки мин.

В один из дней двое парней, членов Самообороны, решили покончить с собой, но громко, хлопнув дверью. Они получили разрешение на операцию.

В Каунасе был огромный военный район Алексотай, в котором находилось общежитие летчиков и десантников, военный аэродром и гигантский завод по производству бомб, снабжавший группу Армий «Север». Среди работающих там евреев были и эти ребята.

Во время работы они собрали взрыватель и в конце рабочего дня спрятались под грудой взрывчатки. При выходе работников не считали. Колонну рабочих провели через весь Каунас до гетто и только там обнаружили, что двоих не хватает. Была объявлена тревога, но было уже поздно. Выйдя из своего укрытия, они собрали мину и взорвали ее вместе с гигантским количеством взрывчатки, которое находилось на заводе.

Литовские кварталы, примыкающие к базе, были разрушены, а по всему Каунасу из окон вылетели стекла. От гигантской базы осталась только воронка.

На следующий день газеты сообщали о десантной дивизии, сброшенной на базу, и уничтоженной силами, верными Рейху, но были большие потери.

Потом руководство Самообороны стало обсуждать, что делать дальше.

Среди предложений было и предложение о восстании. Но оно было отвергнуто, поскольку при таком варианте в военные действия были бы втянуты люди, которые не хотят ни воевать, ни сопротивляться. И они решили, что это нечестно по отношению к ним.

Литовцы избивают евреев до смерти

Тогда они приняли решение попытаться уйти в леса. Поскольку все понимали опасность этого дела (об опасности оставаться никто и не думал), решили, что никого уговаривать присоединиться нельзя, даже ближайших родственников, участником мог быть только тот, кто сам этого хотел.

Сначала пытались уходить маленькими группами, по 5 человек.

Но из гетто в лес надо было уходить через литовскую деревню. Другого пути не было.

Эта деревня стояла прямо на дороге. В Литве сейчас пишут о «мирных селянах», которых преследовали и немцы, и партизаны. В действительности немцы раздавали деревенским оружие и организовывали из них местные отряды.

Первая группа, вышедшая из гетто, наткнулась на этих «мирных селян». Литовцы захватили всех. Командира группы - он был йешиботником из Слободки - живьем закопали в землю. Остальных отдали немцам, а те отправили их в «Девятый форт» - лагерь уничтожения.

Тогда Самооборона решила, что маленькими группками не пробиться. Из гетто на прорыв пошли 50 человек. Среди них был и мой отец.

Они захватили эту деревню и всех, кто остался в живых после боя, расстреляли. Остальных собрали в сарае, облили бензином и подожгли.

Больше беглецов из гетто не убивали.

Оказавшись в лесу, они создали еврейский отряд. Но все командование партизанами было в руках Красной армии. И отряд в результате вошел в большой русский партизанский отряд.

С русскими жили по-разному.

У одного еврея, товарища отца, была шуба. Он снял ее с убитого немецкого офицера. Шуба в лесу - большая ценность.

Его командир сказал: - Отдай мне ее или обменяй. Еврей ответил: - Сам убей немца и сними с него. Когда группа, где был этот еврей, ушла на задание, то сначала партизаны зашли к девочкам в соседнюю деревню. Эти девочки были настоящими патриотками - немцам они не давали, только партизанам. Они выставили водку и закуску, а еврея этот командир оставил на улице - охранять.

Простояв на часах какое-то время, еврей сунулся в избу:

- Ребята, а я? Ну совесть-то есть?!

- Ты ушел с поста.

И они его застрелили. Шубу командир взял себе.

Вернувшись, сказали:

- Расстрелян за трусость.

После этого несколько евреев пошли в эту деревню, нашли девочек, положили на стол шмайсер и сказали:

- Девочки, расскажите, как было дело. А если что забудете, гляньте на стол.

Те все рассказали. Вернувшись в отряд, евреи напросились на задание вместе с теми русскими, что убили их товарища. Отойдя от лагеря, евреи перестреляли их всех. Вернувшись доложили:

- Пали смертью героев в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками!

Все поняли, что произошло. Евреев больше не трогали.

Скоро наступили плохие времена. Немцы сформировали команду «охотников» - отряд из профессиональных охотников, лесников, егерей. Там были, кроме немцев, и русские, и гуцулы, и украинцы, и поляки. Им удалось обнаружить лагерь. Отряд, отстреливаясь, уходил трое суток. Бодрствовала только первая и последняя шеренга, те, кто шли в середине, спали на ходу. Много чего еще было на той войне... Но мой отец выжил.

Он подарил мне на шестнадцатилетие часы. Тогда часы были большой ценностью. Он дал мне их и сказал: - Я снял их с немецкого офицера. Я его задушил вот этими руками.

Во время войны немцы сформировали из литовцев батальон Импулявичюса. Его послали в Белоруссию на подавление партизанского движения. Через короткое время немецкий командир отослал литовцев назад со словами: «Я просил солдат, а не диких зверей». После войны этот Антанас Импулявичюс умер своей смертью в США, в Филадельфии в 1970 году…

Как только это стало возможным, мы уехали в Израиль.

Я

Я Элиэзер Бройер родился в Каунасе в 1948 г. и в 1972 г. уехал оттуда в Израиль. У меня были религиозные соседи и друзья. Сам я из светской семьи. Оба моих деда были религиозными, но из Шауляя и Подбродья.

Фотографий отца у меня не осталось.

Я считаю себя приемником семейной традиции евреев-бойцов. Моего отца. Моего деда. И именно поэтому у меня нет фотографий, привезенных оттуда. Слишком быстро я уезжал.

На вопрос, страдал ли я от советской власти, я всегда отвечаю, уверенно: «Нет - она страдала от меня».

Вместе с Леней Золотушко мы в свое время послали единственное сообщение на Запад о восстании в закрытом для иностранных журналистов городе Каунасе после самосожжения Каланты (1972). Вместе с Ноахом Кейсаром и его тогдашней женой Хаввой мы подавали в суд коллективную жалобу, в которой требовали открыть уголовное дело против граждан Брежнева, Косыгина, Подгорного и Суслова по статьям «Вымогательство», «Грабеж», «Разбой» из-за налога на образование, который должен был выплатить каждый, покидавший страну.

Этой же компанией мы объявили себя ячейкой израильской партии Херут, и потребовали у ЦК КПСС разрешения и обеспечения условий для независимого участия в будущих выборах, предлагая компартии Литвы выступить в совместном блоке, обещая им в случае победы на выборах реализовать право на самоопределение Литвы, обещанное В.И. Лениным в «Тезисах о самоопределении» и еще много чего.

Так что я понимал, что исстрадавшаяся советская власть на меня зла. И когда я получил разрешение на выезд, шестым чувством я почувствовал опасность.

В Каунасе жил Сенька Володский. О нем все знали, что он - стукач, и сторонились его. Я же решил, что если я его отгоню, ко мне подошлют другого, которого я не знаю, и поэтому всячески приближал его к себе, говоря, что только ему я доверяю и т.д.

У меня было счастья больше, чем ума. И на вопрос: «Через какой КПП желаете покинуть территорию Советского союза?», - написал «любой». Удивительно, что это утвердили.

Первым делом я срезал хвост. Сел на поезд Каунас-Вильнюс, и когда автоматическая дверь стала закрываться, выскочил. Хвост остался в поезде. Пелефонов тогда не было. Я рассчитал, пока поезд доедет до следующей станции, у меня есть полчаса. В пяти минутах от вокзала была междугородняя автобусная станция, и на мое счастье я попал в автобус, отходящий в Москву.

Приехав в Москву, снял комнату у глухой старушки, которой сказал, что я командировочный, за 4 дня оформил документы в Голландском посольстве, и сел на самолет. Вечером из Вены воспользовался правом бесплатного звонка домой.

«Когда ты вылетел?», - спросил отец. - «В 12» - «Твое счастье. В час тебя приходили брать. Приезжали две машины: КГБ и скорая. Офицер сказал: «Молись Б-гу, чтобы твой сын был вне пределов Советского Союза. Живым ты его все равно не увидишь».

«Кстати, - продолжил отец, - твой друг Володский весь день звонил и спрашивал, не знаю ли я, где ты».

В Израиле

В Израиле мы с профессором Тавгером в Хевроне восстанавливали синагогу и еврейское кладбище. Полиция и армия много раз арестовывала нас, так как считалось, что не нужно нарушать статус кво и что если арабы разрушили синагогу, а потом на ее месте сделали загон для скота, то это – нормально. Тавгер и я так не считали. Поэтому у нас отобрали оружие. Ходить по Хеврону безоружным – небезопасно. Тогда я заткнул за пояс топор и стал ходить с топором. Впрочем, все это хорошо описано в книге Тавгера "Мой Хеврон" (http://www.antho.net/html/library/blau/bzt/bzth.html)

"Мой Хеврон" Бен-Цион Тавгер

Автор книги

После Пурима 1977 года я отобрал у одного из знакомых мне мальчишек, Йоселе Натива, ныне уважаемого бизнесмена, вампирьи зубы. Вскоре, когда я, как обычно, спускался в Хеврон, мелуимник предупредил меня о планах полиции арестовать меня и отобрать топор. Я вернулся домой, спрятал топор под кровать, сунул в рот зубы и тогда уже спустился в Хеврон. На Касбе я подошел к толпе арабов и, вопреки правилам хорошего тона по рецепту Наины Киевны, цыкнул зубом. Рынок мгновенно опустел, арабы попрятались. Подъехал армейский джип. И, хотя топор у меня не нашли, меня задержали и отвезли в мемшаль.

- Ну, Элиэзер, давай топор! - сказал бравый полковник Блох.

- Нет у меня ничего, - ответил я, цыкнул зубом и откозырял.

В такой истерике я его никогда не видел.

А ночью около здания Местного Совета опустился вертолет. Из него вышел командующий фронтом Иона Эфрат. Войдя на заседание совета, он произнес:

- Ладно, с топором мы как-нибудь примиримся, но вампирьи зубы – ни в коем случае!

А в 1982 году Роман Эльдуби, Хаим Цафри, Шауль Бен-Давид и я начали спускаться к гробнице Йосефа. Мы решили основать там иешиву. Вскоре на утреннюю молитву туда начали спускаться и другие жители Элон Морэ. На дорогу «Элон Морэ – Кдумим» выходил фасад школы Кади Тукан. Тыл школьного двора примыкал к гробнице Йосефа. Ежедневные ранения на дороге, полученные летящими из школы камнями, стали нормой.

Гробница Йосефа

Гробница Йосефа, современное состяние

Никакой армейской охраны у гробницы Йосефа не было. Во время молитвы в Суккот мы услышали сильные удары в дверь, выскочили наружу. Воздух был черен от летящих со всех сторон камней, кусков железа и блоков. Большая часть из них вылетала из окон школы. На нас с криками "итбах аль яуд" неслось несколько десятков арабов. Мои соседи открыли огонь в воздух. Никакого действия это не производило. Арабы давно привыкли к тому, что стреляют в воздух. Я начал не в воздух. Почувствовав перемены в обстановке, они мгновенно разбежались учить уроки. И камни полетели из окон. Тогда я продолжил стрельбу по направлению летящих камней. Недавние и будущие герои выскакивали из окон и разбегались. Поле брани опустело. Я тоже поймал тремп и уехал.

Вечером ко мне явился улыбающийся Хаим Пораг. Через час после моего ухода, туда приехал военный губернатор в сопровождении солдат. Таких перепуганных арабов он в жизни не видел. И, хотя пострадавших не обнаружили, и не было повода открывать уголовное дело, военный губернатор решил, что так больше продолжаться не может. В районе ходят нецивилизованно реагирующие на мирные арабские камни вооруженные дикари. Необходимо поставить армейские посты у школы и у гробницы Йосефа, чтобы защитить детишек.

Министерство религии в ответ на армейское признание гробницы Йосефа де-факто выделила ассигнование. Но с условием: удалить дикаря. Но это уже другая история.

В Йом Кипур 2002 года в составе одной из постоянно восходящих групп я впервые поднялся на Храмовую Гору, туда, где когда-то стоял наш Храм. И с тех пор каждый йом ревии и в рош ходеш в 7:30 утра мы встречаемся возле ворот Муграби, чтобы подняться. Мы также поднимаемся в день Иерусалима, 9 Ава, в Пурим, в Хануку, в холь а-моед, в предпраздничные дни и даже в дни выборов. Поднимаемся мы в соответствии с еврейской традицией, совершив омовение в микве, в некожаной обуви.

Но на горе полиция установила свои правила: нельзя приносить молитвенные принадлежности, полицейские тщательно следят, чтобы мы не совершали религиозных обрядов: не молились, не распростирались, не совершали крия и т.п.

Мы делаем вид, что мы этого не совершаем. Периодически кого-то арестовывают, но восхождения продолжаются. Уже месяцев десять полиция не пускает меня на Храмовую Гору, объявив меня даже "рецидивистом молитвы".

Запрет на восхождение на Храмовую гору г-на Элиэзера Бройера

"рецидивист молитвы" - Элиэзер Бройер

ДРУЗЬЯ

С кем я имел дело - это с Лейбкой. Мы сидели за одной партой и дружили. Но ровно раз в неделю, в субботу, он приносил справку от врача, что у него болит рука, и писать ему нельзя. А также он имел справку, что ввиду чувствительной кожи на голове, он должен быть в тюбетейке постоянно.

В Израиль его семья приехала в 60-е годы.

Его отец Песах во Вторую мировую войну служил в литовской дивизии. Литовской она только называлась, а приказы отдавались на идиш. Однажды ему пришлось вытащить с поля боля раненого. Когда тот очнулся, оказалось, что он один из немногих настоящих литовцев, служивших в литовской дивизии. Спасенный был очень благодарен ему и сказал:

- Если тебе, Песах, что-нибудь понадобиться, найди меня. Я все для тебя сделаю.

Начав подавать просьбы о выезде, уже в 60-е годы, он получал отказ за отказом. При очередном отказе его взгляд пробежал по стене ОВИРА и... он увидел портрет того, спасенного им литовца.

- Кто это? - спросил он.

- Вы что, не знаете, - удивилась чиновница, - это же генеральный секретарь коммунистической партии Литвы товарищ Снечкус.

Следующим утром он уже был в приемной у Снечкуса.

Офицер КГБ, стоящий на страже, услышав к кому он, спросил:

- Ты что, с ума сошел?

- А Вы скажите по вертушке, что Песах Шохенас, который вытащил его из-под огня, хочет его видеть.

Встретившись, они обнялись.

- Ты помнишь, - спросил его Песах, - что ты мне обещал?

- Конечно же, - ответил Снечкус.

- Так вот, - сказал ему Песах, - я хочу уехать в Израиль.

- Нет проблем. Месяц на сборы хватит? И через месяц он с семьей уехал.

В Израиле их поселили в районе Ришон-Лециона. Но тут он с удивлением обнаружил, что и в Израиле может быть непросто, например, с кашрутом. Единственным беспроблемным местом в этом районе был Кфар Хаббад. Но его, как не хаббадника, туда принимать не хотели. Тогда он отправил письмо к Ребе, и Ребе спустил распоряжение в секретариат Кфар Хабада «Принять».

Старшие Шохены в Кфар Хабаде устроились неплохо. За свою жизнь они были приучены ко всему, и мелкие неприятности в жизни их не смущали. Песах несколько раз был у Любавического Ребе, но, возвращаясь, всегда говорил жене: - Он большой человек, но не смей думать, что он - Машиах.

Сын Лейбке, Эфраим чувствовал себя там гораздо хуже. По молодости он умел обижаться. У них дома висела фотография выпускников йешивы «Слободка». Среди йешиботников на ней был его дядя со стороны матери. С детства его приучили гордиться этим дядей. И вдруг группа молодых соседей, увидев бритые лица на этой фотографии, потребовала ее немедленно убрать. Он очень обиделся. Ведь даже советская власть не сумела с этой фотографией ничего сделать.

В их в семье существовал рассказ о родственнике со стороны матери, о каком-то каунасском цадике. Мать пережила катастрофу в Каунасе. И тот всегда говорил ей, где спрятаться...

Ковно, около 1915 г.

Полностью разрушенное гетто Ковно, 1944 г.

И ей удалось спастись, хотя вокруг прятавшихся евреев ловили и убивали. А когда его отправляли в концлагерь, он успел указать ей место, где спрятаться до конца войны.

В концлагере он выжил, а после войны уехал в Израиль. По рассказам Лейбке, человек он малоизвестный, но был похоронен рядом с Хазон Ишем.

И Лейбке с гордостью рассказал о великом родственнике, литовском цадике соученикам по хаббадской йешиве. Можно себе представить, как был воспринят там рассказ о литваке. А когда ему указали, что бороду нельзя стричь, он покинул Кфар Хабад, женился и уехал в Австралию. Прожив там несколько десятков лет, он развелся и, пережив аварию на заводе, где работал, вышел на пенсию и вернулся в Израиль.

Когда я его встретил примерно 5 лет назад, он учился в йешиве Яд ЛеАхим в Реховоте.

Его родители умерли в Кфар Хабаде, сначала отец, потом мать. Я наведывался к ней почти до ее смерти. Она была очень стара, ей отказывала память и соображение, но каждый раз первым вопросом при встрече было:

- Лейзер, Литва уже сгорела?

И я ей отвечал:

- Нет еще.

Она говорила:

- Что ж это такое? Куда Вс-вышний смотрит? Помолитесь, пожалуйста, Лейзер, чтоб я хоть за день до смерти увидела ее горящей.

Но мои молитвы, очевидно, были отвергнуты.

В этой статье были использованы изображения со следующих сайтов:

• http://mytzadik.com
• http://www.zwoje-scrolls.com
• http://www.holocaustresearchproject.org
• http://knowbysight.info
• http://megapolis.org
• http://zman.com
• http://www.beyondhollywood.com
• http://jewishbook.ca
• http://rpp.nm.ru
• http://wikimedia.org
• http://www.panoramio.com
• http://www.vervol.com
• http://lib.rus.ec
• http://blog.mlive.com
• http://www.english.illinois.edu
• http://www.yadvashem.org
• http://www.hortuscarmeli.ms
• http://bp.blogspot.com
• http://www.camera.org
• http://www.izhvkpb.narod.ru
• http://foto.terpe.lt
• http://vivovoco.astronet.ru