Меир, законоучитель

(ר' מאיר) — знаменитый законоучитель, расцвет деятельности которого относится к эпохе после Адриановой войны (132—35); род. около 110, умер около 165 г. в Азии, в Лидии (ср. Aruch compl., Ι, 178). Место его рождения неизвестно. Предположение Греца ("История", IV, 189), что М. происходит из Малой Азии, не доказано (ср. Weiss, Dor, II, 147). Согласно одному преданию, он происходит из семьи прозелитов (Гит., 56а) и является потомком имп. Нерона, о котором было распространено сказание, что он не был убит в Риме, но бежал на Восток, где перешел в иудейство (там же; ср. также Tacitus, Historiae, I, 2 и II, 8). Имя M., собственно, было Моисей (в народном произношении Моисе или Меаша, השאימ), но его прозвали М., что значит "освещающий" (или по-арамейски Негораи, יאדוהנ), так как он отличался необычайной проницательностью и искусной диалектикой. С неумолимой логикой он всесторонне освещал каждый вопрос pro и contra, так что в Синедрионе никогда не знали, каково же, наконец, его личное мнение. М. был всесторонне образован и превосходил современников своей эрудицией. Учился он сначала у р. Акибы (см.). Но благодаря своей объективности М. примкнул к школе р. Исмаила (см.), который по своему методу изучения закона представлял систему, отличную от системы р. Акибы. Впоследствии он вернулся к р. Акибе и сделался его любимым учеником. Когда М. был еще очень молод, р. Акиба хотел дать ему раввинскую ординацию, но встретил противодействие со стороны коллег. Молодость Меира, его своеобразный характер, полнейшая духовная независимость заставили р. Акибу отказаться от рукоположения его. М. имел также смелость поддерживать отношения с отвергнутым всеми Элишей бен-Абуя, прозванным "Ахером" (см.), и даже учиться у него. М. во всех отношениях был прямой противоположностью Элиши бен-Абуя. Правда, он был духовно вполне независим и не принимал ничего, не подвергая своей критике, но он был, вместе с тем, в высшей степени скромен и вел прямо святой образ жизни (Иерус. Моэд Катан, III, 82d). М. отличался также бескорыстной любовью к изучению Торы (Абот, VI, 1). Только бескорыстное изучение Торы, по мнению М., действует облагораживающе (Бер., 17а). Но, вместе с тем, М. уважал ученость Элиши. Ссылаясь на библейский стих (Втор., 14, 1), М. утверждал: "Все — дети Божии, хотя бы они не вели себя по отношению к Богу, как дети" (Кид., 36а). Он поддерживал знакомство с одним языческим философом, Эвнимосом га-Гарди (по мнению многих исследователей — философ Oenomaos из Гадеры). Последний живо интересовался религиозными вопросами (Schem. r., XIII, 1), и M. вел с ним беседы о бессмертии души и о воскресении мертвых (Хагига, 15б). Их связывала личная дружба (Rut, II, 14). Вероятно, с целью оправдать свое знакомство с греческим философом М. говорил: "Если язычник занимается Торой, он равен первосвященнику" (Б. К., 38а). Эту человеколюбивую мысль М. выводит из слов Писания: "И соблюдайте уставы Мои и законы Мои, которые исполняя, человек будет жив через них" (Лев., 18, 5). "Речь идет не о священнике, левите или еврее, а o человеке вообще" (там же и Мех. к Кодашим). Это свидетельствует о высокой степени человеколюбия и терпимости, в особенности для того времени, когда языческое население Палестины и диаспоры вследствие Траяновой и следовавшей за ней Адриановой войны было крайне враждебно настроено против евреев. В разгар Адриановых гонений М. получил ординацию, хотя в то время само посвящение было сопряжено с опасностью для жизни. — М. не был лишен и поэтического таланта, особенно выделялся он как автор остроумных пословиц, что подходило и ко всему складу его ума. Он был отличным баснописцем и составил не менее 300 притч (Сота, 49а; Сангедр., 38б). Об обычной людской слабости обращать много внимания на внешность р. М. говорит: "Не смотрите на кувшин, но на его содержимое; в ином новом кувшине находится хорошее старое вино, а в ином старом кувшине нет даже молодого вина" (Аб., ΙV, 20, по версии Абрабанеля в םינקז תדטע, Кремона, 1606; ср. примеч. Рабиновича к евр. переводу Греца). Весьма вероятно предположение Греца (Gesch., IV, 189), что этим изречением р. Меир хотел уязвить своих противников, которые мешали его рукоположению, ссылаясь на его молодость. Средства к существованию р. Меир добывал перепиской священных книг. Он знал до тонкости все орфографические особенности Библии и тщательно передавал их (Сота, 20а). В его собственном экземпляре Торы нашли много интересных заметок; в примечаниях к Священному Писанию он изложил свое мнение относительно многих явлений жизни. Так, например, к словам бытия, 1, 4: "И увидел Бог все, что Он создал, и вот хорошо весьма", М. прибавляет: весьма хорошо — это "смерть" (м. б., игра слов דאמ-תומ), считая, таким образом, и смерть благодеянием. Его жена Барурия (Валерия?) была дочерью р. Ханины бен-Терадиона; она отличалась большой ученостью и благородством души. Когда их двое детей утонули в то время, когда М. преподавал в школе, она утешила его своей разумной речью (Мидр. Мишле, конец). Когда после Адриановых гонений в Уше снова конституировался синедрион, патриархом избран был р. Симон б.-Гамлиил II, а p. M. назначен был "хахамом", т. е. докладчиком ученой коллегии. Это был весьма важный пост. Значение М. для продолжения традиционного учения видно лучше всего из того, что в Мишне 331 раз приводится его мнение. Р. М. справедливо называли отцом Мишны, так как многие из анонимных галах, авторы которых не указаны в Мишне, принадлежат ему же и являются либо его личным мнением, либо переданы им со слов р. Акибы. Сообщают, что после конфликта, который произошел у p. M. с патриархом р. Симоном бен-Гамлиил (см. ниже), в синедрионе решили не упоминать имени p. M., а приводить его мнения от имени "других" (םידחא; Гораиот, 13б; Grätz, ib., 205). Это весьма вероятно, так как возражение Вейса (Dor, II, 153), что М., несмотря на это, 331 раз упоминается в Мишне, не выдерживает критики. Речь идет не о замалчивании имени р. Μ. в Мишне (на это его современники повлиять не могли), а об упоминании его имени в самой ученой коллегии. Со времени упомянутого конфликта избегали упоминать имя р. Меира; против этого протестовал сын редактора Мишны, когда отец сообщил ему мнение р. Меира от имени "Ахерим": "Кто же они, эти "другие", воду которых мы пьем и имени которых не упоминаем?"; и когда отец напомнил ему, что "это были люди, пожелавшие (лишением его деда патриаршего сана) искоренить славу его рода", сын возразил, что со смертью людей и любовь их, и вражда их, и ревность их исчезает. С тех пор редактор Мишны стал цитировать мнения p. М., называя его по имени (Гораиот, 14а). Но помимо этого заслуживает внимания следующее обстоятельство. Иногда Мишна приводит мнение p. M., противоречащее мнению "других" (Heilprin, Seder ha-Dorot). Попутно, таким образом, опровергается и то мнение, согласно которому от имени "Ахерим" приводятся научные положения, которые р. М. заимствовал от своего учителя Элиши бен-Абуя, прозванного "Ахером". Имеет сторонников и то мнение, что р. Меир, собственно, и есть составитель Мишны, а p. Иуда I (см.), который обычно считается ее составителем, якобы только ее дополнил и редактировал (Frankel, Darke ha-Mischna, 212 и сл.). Несмотря, однако, на свои обширные и многосторонние познания и на то, что р. Μ. передал потомству авторитетные мнения р. Акибы, он вследствие различных причин не добился при жизни заслуженного признания. Он имел много учеников, из коих некоторые впоследствии пользовались известностью. — М. рассматривал всякий вопрос с различных точек зрения, и нередко ему удавалось доказать возможность двух прямо противоположных утверждений. Поэтому ученые избегали присоединяться к его мнению, так как оно могло иногда оказаться ложным результатом его искусной диалектики. Случались столкновения и личного характера между р. М. и современными ему учеными. У р. Μ. произошел конфликт с патриархом р. Симоном б.-Гамалиил. Последний почувствовал себя задетым тем, что ему, и р. Натану, и р. Μ., занимавшему должность хахама, оказывали те же знаки почитания. Он распорядился о соответственных изменениях школьного этикета. Произошли трения, которые едва не заставили р. Симона оставить патриарший престол. Патриарх в виде наказания отрешил р. Натана и р. М. от их почетных должностей и исключил их из числа членов синедриона. Он хотел даже предать отлучению р. Μ., но тот оказал решительный отпор этой мере. Согласно одному из прежних решений в Уше, р. Μ. доказывал, что члены синедриона неприкосновенны и их нельзя предавать отлучению. Патриарх согласен был вернуть М. к должности, если он попросит извинения. Но на это р. М. не согласился. В заседании коллегии ученых чувствовалось отсутствие р. М. "Мы здесь, а наука снаружи", — заметил кто-то (Гораиот, 13б). Патриарх восстановил р. М. в его ученой должности, но тот основал собственную школу в Хамате, вблизи Тивериады. Вскоре его школа завоевала себе большую популярность, однако р. М. по неизвестной нам причине через некоторое время отказался от преподавательской деятельности. Он жил в Ардискисе (Дамаск; ср. Aruch compl., VII, 166), умер же в Асии (Лидия?), несмотря на то, что сам проповедовал, что пребывание в стране израильской, равно как и употребление еврейского языка в разговоре обеспечивает человеку удел в будущей жизни (Иер. Шаб., I, 3с). Перед смертью Меир произнес гордые слова: "Скажите братьям в Палестине, что их Мессия умер на чужой земле". Им овладела тоска по родине; он распорядился, чтобы его похоронили у морского берега, дабы хоть море соединило его прах с Палестиной (Иер. Килаим, IX, 32с). Объяснение поведения р. М., благодаря которому он не достиг заслуженного им признания, мы находим в двойственности его натуры. Он отличался сильным характером и любовью к правде, но в то же время он был сердечен и миролюбив. Однажды, когда он был болен, один из его учеников хотел в субботу приготовить для него лекарство, что другие законоучители считали недозволенным. Но р. М. отказался, не желая себе лично разрешать то, что запрещено научными авторитетами, с которыми он считал возможным вести лишь теоретические прения; он разрешал послабления только другим (Тосефта, Шаб., XII (XIII), 12). P. M. был охвачен жалостью и состраданием ко всем страждущим (Иер. Моэд Катан, III, 82d; Гит., 52а). Сам он вел примерный образ жизни. Его товарищ р. Иосе велел передать людям из Сепфориса: "Среди вас живет великий муж, святой и целомудренный" (Иер., там же). М. отличался необыкновенной остротой ума: своей диалектикой "он вырывал горы и растирал их друг о друга" (Санг., 24а).

Метод р. М. в галахе и агаде. В общем в р. М. видят ученика р. Акибы и продолжателя его метода интерпретации Библии и древнейших галах. Не уступая р. Акибе в диалектике, он не считал ее, однако, самоцелью; он предпочитал несложные и ясные методы изучения и рекомендовал их своим ученикам (Пес., 3б). Несмотря на то, что он был любимым учеником р. Акибы, р. Меир не во всем соглашался со ним. Акиба в интерпретации, придерживался метода "смежности", םיבומם, т. е. сравнивал отдаленные по смыслу вещи только потому, что в Торе они стоят рядом. Р. М. заметил, что в Торе есть много стоящих рядом изречений, которые по существу, однако, ничего общего друг с другом не имеют (Сифре к Числ., 25, 1). [Следует заметить, впрочем, что в Сифре (в нач. отд. Балак) не p. M. возражает р. Акибе, а Рабби, т. е. р. Иегуда Ганаси; только в Ялкуте находится чтение p. M.; см. Сифре, изд. Фридмана (Вена, 1864), 47а, а во введении § 6 Фридман замечает, что Ялкут "прибавляет и убавляет" (ףיםומ אוהש עדוגו). — Ред.]. — В агаде М. преимущественно пользовался хорошо известным ему методом аллегорического объяснения Библии. Этим методом интерпретации он, быть может, обязан знакомству с "Ахером" и греческим философом Oenomaos'ом. Некоторые такие гомилетические толкования Писания сохранились в заметках на полях его экземпляра Библии. Так, например, он понимает под одеяниями из звериной шкуры (דוע), в которые Бог облек Адама и Еву (Быт., 3, 21), "оболочку из света" (דוא), которая в его глазах есть не что иное, как интеллектуальная способность человека. В своей надгробной речи на смерть Элиши бен-Абуя он остроумно и смело применяет библейский стих (Руфь, 3, 13); успокаивая душу усопшего, он говорит ей: если Всеблагий не захочет искупить тебя, я, М., вымолю тебе искупление, но ты ни в коем случае не должна погибнуть. Р. М. любил вообще остроумно составлять свои ученые доклады, иллюстрируя их изречениями и баснями (Санг., 38б). Некоторые басни он заимствовал с греческого, но умело переносил действие в еврейскую обстановку. Кроме того, он старался применять древние библейские изречения к современным условиям. Так, он объяснил однажды своему учителю Элише бен-Абуя слова из Иова (28, 17): "Не равняется с нею (мудростью) золото и стекло". Это Тора, говорит р. М., которую приобрести так же трудно, как золото, но, как стекло, легко уничтожить легкомысленным образом жизни". Аллегорические толкования р. М. казались иногда его современникам слишком смелыми (Beresch. r., XXXVI, l; Wajikra r., V, 1). М. часто вел диспуты с христианами. По всей вероятности, р. М. поддерживал отношения также с самарянами и язычниками, знавшими Библию, и беседовал с ними по вопросу о ценности еврейства и его учреждений (Ber. r., IV, 3). Его ум и находчивость побуждали его к полемике, которую он вел с большим умением. Агада р. М. содержит в себе законченную этическую систему, которую он изложил в форме изречений и гомилетических объяснений Библии. Он был одним из наиболее блестящих и популярных ораторов в школе и синагоге. Еще много времени спустя циркулировали поговорки, "обычные в устах М." (Берах., 17а). Так он часто говаривал: "Кто действительно богат? — Тот, кто имеет радость от своего богатства" (Шаббат, 25б). Многими путями человек может добывать себе средства к существованию; благо тому, чьи родители занимались приличным делом, и горе тому, чьи родители добывали себе средства к существованию чем-нибудь неприличным (Тосефта, Кид., V, 14). "Когда приходишь в чужой город, следуй его обычаям" (Бер. р., XLVIII, 16). "Кто сам изучает Тopy, но не обучает других, тот презирает слово Божие" (Сангед., 99а). — Часто его проповеди носили религиозно-философский характер и имели своей целью осмыслить антропоморфические выражения Библии. Так, например, словам Исайи (26, 21) "Господь исходит с места своего" М. придавал тот смысл, что Бог превращается из строгого судьи в судью милосердного и прощающего (Иер., Таанит, 65б). Вопрос о воскресении мертвых р. Μ. дискутировал с самарянами (отрицавшими воскресение мертвых) и даже с одной языческой женщиной Клеопатрой. Своей вере в воскресение мертвых р. М. пытался найти доказательство в самой сущности Божества (Kohel. r. к 5, 10 и Сангедр., 90б). Он вообще был одним из тех немногих мишнаитских ученых, которые с одинаковым искусством владели галахой и агадой [Агада приписывает р. М. чудотворство посредством изречения: "Боже Меира, услышь меня" (Абода Зара, 18а); на основании этого р. Μ. получил в народе прозвание чудотворца (םנה לעב), и в Тивериаде показывают его гробницу, к которой набожные евреи паломничают и жертвуют много денег в его память. — Ред.].

Ср.: Frankel, Darke ha-Mischnah, p. 154—158; Weiss, Dor, II, 144—176; Heilprin, Seder ha-Dorot s. v.; A. Blumenthal, Rabbi Meir (Берлин, 1888); Grätz, Geschichte, IV; Derenburg, REJ., VI, 41; Bacher, Die Agada der Tannaiten, II, 1—69; Jew. Enc., VIII, 432—435.

С. Бернфельд.