Яруга: село - Праведник

Вторая мировая война, катастрофы таят в себе немало неразгаданных тайн, непрочитанных страниц. В них нередко - мрак и кровь, до сих пор не узнанные, не исследованные бездны человеческой жестокости. Но есть и другие страницы. Излучающие свет и надежду.Одна из них - перед вами. «Яруга - мест. Подольск. губ. Ямпольского у. по ревизии 1847 г. «яружское евр. общество» состояло из 224 душ. По версии 1897 г. жит. в Я. 1506, среди них 1271 евр.» (Евр. энциклопедия. - т.6 - с.410)

«Яруга - село, центр сільскої Ради. Лежить на лівому березі Дністра, за 26 км від районного центру і залізничної станції Могилів-Подільський. Населення - 1384 чоловіка. Вперше село згадується в писемних джерелах XVII століття.

Під час Великої Вітчизняної війни 456 мешканців села перебувало в діючій армії, 450 з них нагороджено бойовими орденами й медалями. (Історія міст і сіл України. Вінницька обл. 1973. - с.453)

О том, как в годы оккупации село Яруга организованно, «усім миром, громадою», спасало местечко, я впервые услышал от моих земляков по Приднестровью, ветеранов войны М.Гойхберга и С.Гриншпуна. При этом они ссылались на свидетельство своего земляка Исаака (Ицыка) Гольденберга, с которым встречались в первые послевоенные годы. Тут впору отметить, что И.Гольденберг - родной дядя С.Гриншпуна, был в Яруге человеком известным. К нему, как когда-то к царю Соломону, приходили судиться-рядиться, за мудрым советом. И не только евреи: «Як Іцик скаже, так воно і буде». К началу войны ему было за семьдесят. Он остался в Яруге, здесь пережил оккупацию, гетто. Так что все происходило на его глазах, нередко при его непосредственном участии.

По словам Гольденберга, вскоре после прихода немцев, затем румын в селе возникает что-то вроде комитета по спасению местечка. Выглядело это примерно так. Еврейские семьи прикреплялись к украинским. В особо опасные дни облав, отправки в лагеря почти все местечко знало, где можно найти надежное убежище, пищу. Все делалось по договоренности, по обоюдному согласию.

Негласный «Комитет спасения» возглавляли Федор Крыжевский - до войны председатель колхоза, а в годы оккупации - по совместительству, еще и… начальник полиции; «дед» Иван Коровянко, назначенный старостой-примаром, как пострадавший от советской власти, и Николай Мрачковский.

Яружане-евреи, благодаря хорошо продуманному заступничеству, оставались в своих домах, работали в колхозе, какое-то время в своем, еврейском. Важную роль, по словам того же И.Гольденберга, в спасении яружских евреев сыграла одна из первых во времена оккупации сходок.

Такая вырисовывалась картина. Чтобы убедиться в ее достоверности, надо было - я хорошо понимал это - самому побывать в тех местах. Мне не хватало непосредственных свидетельств, живых голосов очевидцев.

И вот - Могилев-Подольский.

Рассказывает Евгения Антоновна Биленька, 1925 г. рождения. В Яруге проживала до 1948 г. Родители - колхозники, занимались земледелием, виноградарством. Биленькие дружили с еврейскими семьями Арона Волошина, Шмуля Пустельника, Зейдла Зальцмана, Менделя Гойхмана. Евгения Антоновна отлично помнит родителей Семена Гриншпуна - Лыбу и Гершка. Им, к слову, летом 41-го удалось эвакуироваться из Яруги, добраться до Киева, где и остались… в Бабьем Яру.

Е. Биленька - медсестра. В настоящее время - патронажный работник при Могилев-Подольской еврейской общине. Под ее опекой 11 тяжелобольных - почти все узники гетто. Евгения Антоновна их кормит, покупает продукты, ухаживает за ними. До войны успела окончить 9 классов.

- Это было 28 июля 41-го. Нас забрали в поле вязать снопы. Была страшная жара. У меня с собой «банька» - такой «глечик» - глиняный кувшинчик с водой. Солнце стояло еще высоко, когда на дороге появились люди. Они шли широкой шеренгой. Одеты не по-нашему. С рюкзаками, чемоданами. На руках у многих - дети. Колонна ненадолго остановилась. Люди падали, ложились прямо в пыль. Отовсюду слышалось: «Пить! Пить!». Я со своей «банькой» - к ним. - Звідки ви, люди добрі? - З Буковини. Несколько раз бегала по воду. У кого-то выпросила ведерко. Жандармы били прикладами. Потом и меня стали загонять в колонну. Я расплакалась, еле вырвалась. У одной молодой женщины начались роды. Прямо на шляху. Я побежала в село, привела нашу акушерку Марусю Боровик, и та приняла ребенка. Жандарм бросил новорожденного в яму. Туда же толкнул мать. Раздался выстрел. Потом пошла беспорядочная стрельба. В этот день на шляху, на «Ивановом поле» было убито человек 650 (по другим источникам - более тысячи).

В 1968 году колхоз организовал людей, чтобы собрать останки погибших, предать их земле.

Рассказывает Хаим Ушерович Урман, 1931 г. рождения, родом из Яруги, бывший узник гетто, колхозник, в настоящее время проживающий в Могилев-Подольске. - Я работал тогда в колхозе. И меня включили в эту бригаду. Людей расстреливали в одежде, кто в чем был. Мы находили золотые цепочки, кольца. Никто ничего себе не взял. Все сдали под расписку. На памятник. Теперь - ни золота (никто не знает, куда оно девалось), ни памятника… 28 июля? Этот день или последующий, любой мог стать последним для нас, яружан… Людей согнали на сходку. Немец-комендант через переводчика поздравил крестьян с освобождением от жидо-большевистского ига. Призвал всех трудиться на фюрера, великую Германию. «Яруга, - пообещал он, - будет юден-фрай, свободной от евреев. Их надо «пиф-паф» - расстрелять». Наступила тишина. Жуткая тишина. Тут из толпы выступил вперед местный дьяк Кузьма Бачинский: «За що їх вбивати! Ми всіх наших євреїв знаємо. То хороші люди. Роботящі. Ось і тепер допомогають збирати врожай». Комендант насупился. Махнул рукой: «Пусть пока живут». …У Хаима Урмана - в Могилеве о нем с улыбкой говорят: «Человек с собаками»: когда он появляется со своей дворняжкой тут же сбегается с десяток уличных собак - цепкая память.

Сходку в первые дни оккупации вспоминали и другие яружане («Сама не була, а від людей чула»). История со сходкой может показаться неправдоподобной. Массовые расстрелы евреев начались повсеместно с первых дней оккупации. Каратели из айнзатцкоманд сходок не собирали, ничьим мнением не интересовались. Однако параллельно с акциями шла обработка местного населения. Через газету «Вінницькі вісті», брошюры, плакаты нагнетались антисемитские настроения. Гитлеровцы не прочь были выдать геноцид против евреев за проявление народного возмущения, гнева. Немец-комендант в первые дни, недели в Яруге - тоже объяснимо. «Транснистрия», куда вошло село как территория, подконтрольная румынской администрации, утвердилась несколько позже. Были и в Яруге разные люди. Одни, как вспоминает Е.Биленька, резали ремни, охотились, пока гнали буковинских евреев, за рюкзаками; говорили: «Вам жиди, жити до середи». Но не они делали погоду в Яруге, а такие, как Иван Коровянко, Федор Крыжевский. - То святі були люди…

Разговор о Коровянко и Крыжевском продолжается уже в Яруге, на самой окраине села, в доме местного лесника Рашевского Трофима Васильевича, 1922 г. рождения. За столом - хозяйка дома Надежда Павловна, сосед Рашевских - Борис Иванович Дунайский (1912 г.). До войны Дунайский был одно время - председателем сельсовета. О Коровянко говорит с особой теплотой: «Хороший був дід». Из раскулаченных. Потому и назначили. А какой он кулак? В хозяйстве - одна коняка. Как у нас тогда говорили: «Бідний середняк». У него, считай, всю оккупацию пересидел Ицык Гольденберг. Прятал у себя и детей. Помогал окруженцам. Был такой Абдуладзе - грузин. После войны стал у себя на родине председателем колхоза. А женился на нашей яружанке Наде. Этот Абуладзе один из подопечных Коровянко. Когда село освободили, Коровянко, «за сотрудничество с оккупантами» получил 10 лет. Исаак Гольденберг собрал 300 подписей спасенных евреев. Долго добивался пересмотра дела. И добился. Отмучившись в лагере что-то около года, Коровянко был все же освобожден досрочно. Возвратился в Яругу незадолго до своей кончины.

Рассказывает Трофим Рашевский: - Скажу о Крыжевском. Представительный был мужчина. Солидный. Хозяйственный мужик: председатель сельпо, председатель колхоза. Оккупанты - тоже не дураки - таких людей подбирали на разные должности. Вот он и стал председателем колхоза, а по совместительству - начальником полиции («Слухайте, у нас і поліція була така ж - нікого не зачепить»). Это уже после войны мы узнали, что Крыжевский был оставлен для подпольной работы. Как он действовал? До конца 41-го года, уже при румынах, сохранялся еврейский колхоз. Затем из двух хозяйств сделали одно. А над ним - тот же Крыжевский. Работа в объединенном колхозе находилась для многих узников гетто: огородников, виноградарей, ездовых. И это, по свидетельству Урмана, не одного (Юдя Винокур, Мордхе Риндверг, Янкель Лерман - последний, правда, потом умер от тифа) спасло тогда от страшного лагеря в Сказинцах. Евреи обязаны были, согласно новым порядкам, трудиться без всякой оплаты. Как поступает Крыжевский? Добивается разрешения «в интересах дела» выдавать на работающего минимум 0,5 кг. Заводит две ведомости. Одну - «правильную» - для проверяющих; а вторую - для людей. И вот по этой второй ведомости выдавал он евреям-колхозникам, спасая семьи от голода, не полкилограмма, а 3-4 кг зерна.

«Рятували усім селом» - таков лейтмотив наших разговоров в Могилев-Подольском и в Яруге. Почти в каждой крестьянской семье были свои «подшефные евреи». И не только местные. Маня Галлер из Буковины после побега из лагеря неделю пряталась в родительском доме Надежды Рашевской («я ще тоді була незаміжня»). Приезжала и после войны, благодарила. О массовом характере помощи, спасении евреев в Яруге говорила и Евгения Биленька: - Я не могу назвать всех. Вот фамилии, имена односельчан, которых я знала: Евгения Кричевская: помогала детям, в частности Хаиму Урману. Вот он стоит рядом, может подтвердить. Наровские Владимир и Николай, Вельгилис Афанасий, Владимир Осадчук, Николай Мрачковский. Не было дня, чтобы они кому-нибудь из местечка не помогли. Как-то румын-жандарм ворвался в еврейский дом, поджег одеяло, в котором был завернут ребенок. Огонь, едкий дым. Владимир Осадчук, - к счастью, он оказался рядом, - бросился в комнату, сбил огонь и вынес на воздух, спас еврейское дитя. О себе, своей семье: - Я подвязывала лозу в нашем винограднике. Услышала шорох. На земле увидела Шмуля Враха. Бежал из лагеря. Опухший. Говорить не мог... Мы с сестрой Галей привели его домой, накормили, напоили чаем. У нас дома с сентября 41-го по август 42-го скрывались с сестрой Шмуль Пустельник. Днем - на чердаке, а вечером приходил в дом, ужинал с нами. Днем мы с сестрой носили им еду на чердак. За это и многое другое, заметим в скобках, Евгении Биленькой присвоено звание Праведник Украины. Но все это, неоднократно подчеркивали мои собеседники в Яруге, стало возможным благодаря умелым, хорошо продуманным действиям Федора Крыжевского и Ивана Коровянко. Не день, не два - почти три долгих года длилась эта игра со смертью, хождение по лезвию ножа. Б.Дунайский рассказывал о «поезде смерти». Это на машинах, крытых спереди красным полотнищем, а сзади свастикой, приезжали время от времени эсэсовцы, хватали по пять-десять первых попавшихся евреев и увозили. («Тут не вбивали»). По договоренности с Рыжевским и Коровянко гетто ставило своих дозорных в самых опасных местах, и те предупреждали о приближении «поезда смерти». В считанные минуты местечко пустело. Конечно, случались и проколы: кого-то ловили, отправляли в лагеря, бывали и жертвы, но их могло быть во много раз больше. Сотни местных и около тысячи буковинских, бессарабских евреев в Яругском гетто дождались освобождения.

Феномен Яруги? Село и местечко испокон веков жили здесь в полном согласии. Но разве только Яруга? Сработал, думается, еще один фактор, на мой взгляд, немаловажный, если не решающий. Это особо уважительное отношение сельчан к трудолюбию, природной сметке своих соседей (еврейская Яруга - так исторически сложилось - земледельческая) - виноградарей, искусных виноделов, ремесленников. Оно сохранилось до сих пор, то и дело проявляясь в монологах, репликах моих собеседников («коли не встанеш, а Гершко вже чаклує з лозою, а Блюма шкрябає землю сапкою», «допізна світиться віконце кравця»). Вино яружан славилось за пределами Приднестровья, приносило немалые доходы. В колхоз им. Петровского, заметим, принимали не только евреев. Правда, критерий отбора, независимо от национальности, был очень строгим. ...Слово за слово... Стали вспоминать послевоенную Яругу, когда местечко еще было местечком. И тут случилось непредвиденное. Хозяйка дома, Надежда Павловна, подперев голову рукой, запела приятным грудным голосом: «Ой вартн вэл их аф дир цвей - драй йор» - «Ой, буду ждать тебя два-три года»... Местечковая Суламифь расставалась со своим возлюбленным - «мои страдания знаю только я одна». Пожилая, в летах украинка пела неизвестную мне еврейскую народную песню. Да так задушевно, с таким чувством, с таким проникновением, что дух захватывало. Я попытался заговорить с певицей на языке песни. Увы, безуспешно. «Розмовляти не навчилась, - смущенно улыбаясь, объяснила, - в молодости, работая на почте с подругами-еврейками, выучила эту и другие песни». С еврейским фольклорным репертуаром успешно выступала в Доме культуры, даже в Виннице.

...Еще один штрих к яругскому феномену. Перед отъездом из Яруги мы спустились с горы в бывшее местечко. Остовы домов, провалившиеся крыши: уже негде примоститься шагаловскому скрипачу. Стал выбирать объект для фотографирования и тут, как на заказ, появилась старушка. Разговорились. Синцова Нина Захаровна, 1926 г. рождения. - Війну пам'ятаєте? - Аякже. Скільки евреїв ховалось в нашій хаті! Тепло вспоминает свою школьную подругу Фрейду, сестру ее Иту («а батьки їх в колгоспі робили. Виноградарі. Було містечко, було життя. Ой, тепер нема живої душі. Нікому сказати - добрий день!»).

Спасенное местечко... В послевоенные годы оно, хоть и пострадавшее меньше других, разделило участь своих немногочисленных собратьев, переживших Катастрофу. Кратковременный ренессанс. Восстановленный еврейский колхоз «при Нудельмане» (был такой известный в наших краях председатель. Мы встречались с ним не раз) снова быстро пошел в гору. Яруга, как и до войны, вновь славилась своими виноградниками, богатыми урожаями, весомым трудоднем. Справлялись свадьбы, рождались дети. С каждым годом, однако, людей в местечке становилось все меньше. Старики умирали. Молодежь потянулась в города. Стали разъезжаться кто куда. В конце 70-х началась массовая эмиграция. В Израиль, Америку, Канаду, Германию, даже в Австралию.

Два кладбища. Старое - на Ямпольской горе, которому, говорят, лет 300. И еще от еврейского колхоза остались правление, красивый Дом культуры, больница... дома-развалюхи. Вот, пожалуй, и все, что напоминает о когда-то процветавшем, спасенном в годы войны, местечке. Но оно живет в благодарной памяти села, чей коллективный подвиг, хочется верить, с годами будет все ярче светить людям. И последнее. В селе-праведнике - ни одного Праведника мира (Яд ва-Шем). Подвиг, не знающий аналогов в Украине, на всей оккупированной в годы войны территории Советского Союза, до сих пор остается невостребованным, почти неизвестным. Массовое, организованное противостояние силам зла, машине смерти... Немного таких примеров знает история Катастрофы. Уважаемые члены специальной Комиссии Яд ва-Шем! Прошу считать эти строки ходатайством о присвоении высокого звания Праведника мира украинскому селу Яруга, персонально - Федору Крыжевскому, Ивану Коровянко, Николаю Мрачковскому, Евгении Биленькой - всем яружанам, кто в годы лихолетия спасал местечко. Автор благодарит руководство ООО «Гарант» (Могилев-Подольский) и особо - сотрудника фирмы Толчанова Владимира Ивановича за содействие в организации поездки в Яругу.

Автор: Борис ХАНДРОС

«Зеркало недели» № 36 (257) 11 — 17 сентября 1999