«Каждый человек имеет право на туманный уголок души» (еврейская тема в жизни и творчестве Ильи Сельвинского)

О Сельвинском написано много. Интерес к его имени и судьбе то затухает, то снова разгорается. И уже не только как к «зачинателю советской поэзии». Его биограф Л. Озеров писал о поэте с его же слов, расставляя в этой биографии «нужные» акценты: «вне революции для него не было ни жизни, ни творчества». А ведь была и жизнь, и творчество самого крымского из крымских поэтов, покорившего столицу своим талантом и обаянием. В 1999 г., к столетию со дня рождения поэта, вышла книга И.А. Добровольской, которая восполнила некоторые пробелы его биографии «евпаторийского» периода. Однако не была установлена ни дата переезда семьи Селивинских (Шелевинских) в Евпаторию, ни адрес дома Якубовича по ул. Лазаревской, где они жили, ни многое другое, что оставалось за рамками официальной биографии.

Поскольку Илья Сельвинский является самым известным в мире крымчаком, то в поисках даты переезда семьи в Евпаторию следовало обратиться к материалам синагог, ибо переезд из одного города в другой сопровождался выпиской и припиской купца или мещанина к определенному обществу в соответствии с вероисповеданием и регистрацией сего факта в Городской Управе. Смущало несколько обстоятельств. Первое, почему Лейба Эльшаелов Селевинский регистрировал рождение своего сына Ильи (еврейское имя Эльша, Эльяш соответствует православному Илье) не в крымчакской синагоге (в Симферополе их было две: на ул. М. Фонтанной и на ул. Мечетной, 14). Причем иудейский обряд совершает раввин Перельман (он состоял в это время в должности ученого еврея при Таврическом губернаторе). Мальчик получает имя в честь умершего деда. Это тоже еврейская традиция – давать имя первому сыну в семье в честь деда по отцу или дяди по матери, если тех уже нет в живых: новорожденный не должен торопить «уход» своего тезки.

В Евпатории так же, как и в Симферополе, существовала крымчакская община, но была она гораздо малочисленней. 28 марта 1908 г. уполномоченный от крымчакского общества (этнографическая группа евреев-раввинистов) Нисим-Хаим Меерович Таукчи обратился в Городскую Управу Евпатории за разрешением на постройку молитвенного дома крымчаков и синагоги при нем (до этого в течение 10 лет крымчаки арендовали разные помещения под свой молитвенный дом). 17 августа того же года, когда строительство молитвенного дома будет закончено, состоятся выборы духовного правления (к документу прилагался список всех крымчаков Евпатории, совершеннолетних мужчин). Однако ни в этом списке, ни в последующих имя Лейбы Эльшаеловича Селевинского (Шелевинского) ни разу не встретится вплоть до 1930 г., когда молитвенный дом «Поалей Цедек», располагавшийся по ул. Степовой — Мещанский пер. будет закрыт.

В 1908 г. и в первую половину 1909 г. Селевинские жили еще в Симферополе. Сохранилась архивная запись о том, что 24 июня 1908 г. портной Лейба Шелевинский подал прошение в Таврическую духовную консисторию с тем, чтобы взять подряд на пошив воспитанникам Духовной академии черных суконных пальто и серых костюмов. Подряд № 1032 был выдан ему 4 июля того же года. Разрешение на выдачу подряда было согласовано с руководством Академии. Подряд был действителен в течение одного года. Тот факт, что среди клиентов отца И. Селъвинского были представители православного духовенства, хорошо известен из воспоминаний, а документ, найденный в архиве, это подтверждает.

В книге И. Добровольской указано, что в сентябре 1909 г. семья Селевинских проживала в Одессе, а с августа 1911 г. Илья учился в евпаторийском городском 4-классном училище. Пришлось проверить списки прихожан Главной (купеческой) синагоги Евпатории, но и там не значился Л. Селевинский, что, впрочем, не удивительно: прихожанами этой синагоги были люди состоятельные. Лейба Селевинский оказался прихожанином еврейского ремесленного молитвенного дома «Егие-Капай», который был открыт по указу Таврического губернатора 30 августа 1909 г. в доме православного грека Кирилла Сотировича Кирчо. Он был известен в Евпатории как арендатор скотобойни и владелец гостиницы «Санкт-Петербургской», к которой прилегал одноэтажный флигель со стороны ул. Казначейской. 21 сентября 1909 г. в здании Городской Управы (ул. Караева, 4) состоялись выборы духовного правления молитвенного дома. В присутствии пристава Михальского и казначея Управы И.Х. Ламброва раввин Маркус привел к присяге 131 выборщика, которые поставили свои подписи под ее текстом. В этом листе еще не было имени Л. Селевинского. Спустя три года процедура выборов повторилась, и уже в новом списке из 155 прихожан под № 119 стоит подпись Лейбы Эльшаеловича Селевинского, идентичная той, что стоит на прошении отца Ильи Сельвинского (там он именуется Львом Соломоновичем, хотя в свидетельстве о рождении Ильи он значится Лейбой Эльшаиновым) о приеме сына в седьмой класс гимназии 21 августа 1917 г. Когда Илье было 12-13 лет, он, безусловно, посещал молитвенную школу, читал Тору, соблюдал еврейские традиции и праздники.

Годы, годы… Я не протестую…

Мне о боге думать бы пора.

Через двадцать лет революционный поэт напишет удивительные слова в стихотворении «Портрет моей матери»:

Корни обиды глубоко вросли.

Сыновний лик осквернен отныне,

Как иудейский Иерусалим,

Ставший вдруг христианской святыней.

Автор «Мотьке Малхомовес» хорошо владел темой. А в своем знаменитом романе он разовьет ее: «Юности свойственна романтика. Романтику не затравишь. Не выкорчуешь ее. Если преградить ей рост в высоту, она станет извиваться в узлы и петли. И вот, лишенные науки и искусства, отрезанные от военной, морской, железнодорожной и других профессий, еврейские юноши, не желавшие корпеть над заплатами и нюхать аптекарские капли, увидели романтику в уголовщине. Так родились знаменитые одесские налетчики – Мотьке Малхомовес, Беня Крик, Филька Анархист… Они создали свой мир… Октябрь сдул с России все рогатки, барьеры… Россия ста народов хлынула в революцию. Так родился могучий образ еврея-комиссара».

В 1916 г. постановлением Таврического губернского правления в Евпатории было закрыто еврейское погребальное братство. Такие братства существовали еще со средних веков в местах компактного проживания евреев, они оказывали помощь малоимущим семьям в случае болезни, организовывали похороны и распределяли места на еврейском кладбище. Одним из руководителей братства был Моисей Лейзерович Якубович, который входил в число 12-ти самых богатых евреев Евпатории, тех, кто определял состав раввинской комиссии при губернаторе и выдвигал кандидатуру откупщика коробочного сбора. Не согласившись с постановлением о закрытии, старосты братства направили жалобу в Сенат. Среди тех, кто подписал ее, значился Л.Э. Селевинский. Так впервые в одном документе сошлись фамилии Якубовича и Селевинского. Оставалоcь определить место расположения дома Якубовича по ул. Лазаревской. Из архивных документов выяснилось, что среди владельцев недвижимости с фамилией Якубович за 1916– 1918 гг. значатся двое: Моисей Лейзерович Якубович, владевший с 1910 г. двухэтажным домом по ул. Лазаревской, и его сын Борис Моисеевич, владевший домом в квартале 107, на углу ул. Дачной и переулка. Б.М. Якубович умер в 1918 г. У М.Л. Якубовича был еще сын Яков и дочь Либа, годом моложе Илюши Сельвинского, она училась в женской гимназии. Расположение дома удалось установить по документам некоего Шлём-Сруля Давидовича Гехсбира, который в 1911 г. призывался в армию и в своей анкете указал, что живет в доме Якубовича по ул. Лазаревской напротив дома Заруднева. Согласно промысловым и приписным свидетельствам, купец II гильдии Адриан Васильевич Заруднев (отец той самой Шурочки Зарудневой, в которую был влюблен Илья и свидание с которой у ресторана «Бориваж» запечатлелось в его памяти) проживал, имел контору и содержал кафе-кондитерскую в доме Нахшунова по Лазаревской. Напротив дома Нахшунова-Заруднева и находился дом Якубовича, переселившегося в Евпаторию из Кишинева в конце XIX века. Удалось установить и место работы отца Ильи — Лейбы Эльшаеловича. Он работал скорняком в магазине Исаака Леонтьевича Шухмана. А этот магазин размещался в доме Городской Управы (ул. Караева, 4). Арендовал его Шухман с 1905 г. Сама мастерская, где и работали скорняки и портные, размещалась в доме губернского секретаря Ракова в квартале №7 по ул. Лазаревской. Дом располагался напротив гостиницы «Санкт-Петербургская». 11 декабря 1892 г. Раков предоставил в Управу на утверждение план на постройку дома для евпаторийского уездного казначейства. 23 марта 1910 г. он закончит перестройку этого дома, а спустя неделю будет закончено строительство второго дома Ракова в том же квартале. Вот в этом дворе между двумя домами Ракова с 1910 г. Шухман и арендовал помещение под свою мастерскую. Так что место работы Л. Селевинского располагалось рядом с молитвенной школой «Егие-Капай». Через три года имя Селевинского значится уже и среди прихожан синагоги «Егие-Капай». Нет ни малейшего сомнения в том, что синагогу посещал и Илья. За разъяснениями я обратилась к дочерям поэта. Ц.А. Воскресенская ответила, что они ничего не знают о синагоге, и что Илья Львович был человеком неверующим. С этим можно согласиться, когда речь идет о взрослом поэте. Однако Лейба Селевинский, которого не смогли склонить к принятию православия даже духовники, в вере был тверд. Если бы его сын не ходил в синагогу, то ему самому пришлось бы уйти из нее, и как следствие — изгнание из общины. А его работа и место жительства были связаны именно с ней. К тому же он был избран в члены погребального братства. Естественно, известный советский поэт Илья Сельвинский старался об этом не говорить.

Не вспомнит Сельвинский и о доме Якубовича, где «убог был отцовский очаг». Этот дом для поэта останется олицетворением оскорбительной бедности:

Умчались годы ребячьи…

Утих мой голодный пыл.

Теперь я чуть побогаче –

Игрушек и я накупил.

В стране «псевдоправды» никто не мог высказываться до конца.

А мы средь этих декораций

Живем в идейных погребах,

Мечтаем наспех, мыслим вкратце,

Поем с фальшивкой на губах.

На склоне лет Сельвинский напишет роман «О, юность моя!», ставший признанием в любви Евпатории, городу своего детства и возмужания.

Ни прошлого, ни будущего нет?

Есть только настоящее? И все же

Пройдя немало буйных лет,

Прошедшее ты ощущаешь кожей.

Свои ощущения «живой истории» родного города он воспроизведет почти с документальной точностью. И нам нужно знать не только литературных, но и живых героев юности Сельвинского. Исторические персоналии в романе представлены широко: Караев, семья Немич, известный доктор Казас, Дуваны. Но были и другие. Практически все имена и фамилии взяты из реальной жизни. Главный герой Леська (Елисей) Бредихин соединит в себе имена двух друзей Ильи Сельвинского по гимназии: Ивана Бредихина и Елисея Шакая. В 1906 г. купец Арон Моисеевич Шакай (родился в 1861 г.) получит из караимского духовного Правления копии метрических свидетельств на трех своих детей: Моисея (26.11.1896), Эстер (08.06.1898) и Елисея (31.08.1900). Бредихины — фамилия довольно редкая. В Евпатории жила семья дворянина Ореста Петровича Бредихина. Но самым известным был дачевладелец Никита Евстафьевич Бредихин. Именно он построит на ул. Дувановской двухэтажный дом, который затем перейдет к владельцу пивоваренного завода М.Б. Герману и станет известен как вилла «Люкс», где жил товарищ Ильи — Эммануил Рабинович и принимал больных его отец. Фамилия Шокарева тоже появилась в романе не случайно. Четыре брата: Михаил и Павел Гавриловичи, Софрон и Павел Евдокимовичи Шокаревы были не только богатейшими землевладельцами евпаторийского уезда (более 5 тыс. десятин земли, владельцы имений Мунус и Азганы-кары), но и занимались экспортом строительного камня. Софрон Шокарев был хозяином евпаторийских каменоломен.

Упоминаются в романе учительница французского языка мадам Мартен и Полик Антонов. Каролина (Ивановна) Мартен действительно была женой французского консула Карла Мартена. Их сыновья Карл, Фридрих, Август, Ипполит (Полик?) были совладельцами фирмы «К. Мартен и К°». Кроме сыновей, были еще три дочери: Юлия Карловна Галло, Мария Карловна Гюйде-Крикет и Полина Карловна Антонова, жена городского врача Константина Даниловича Антонова. Вое они оставались французскими подданными: в 1924 г. проживали еще в своем доме по ул. Революции, правда, Каролина Ивановна и ее дочь Полина были уже вдовами. Вспомнит в романе Сельвинский и кафе Заруднева, напротив которого он жил, и семью Сеид-бея Булгакова (в романе Булатова), жену которого в действительности звали Айше-ханум. Был у Сеид-бея и брат Али-мурза (Алим-бей?), а дочь его звали Фатима. Фамилии купцов Волковых, врача Нечипоренко, техника-строителя Михаила Зарубова, Синани, Сарычей, последнего старосты Главной синагоги Гуревича будут носить герои романа с иной судьбой. Правда, евпаторийские греки чаще были не греческими, а турецко-подданными. Вместе с Ильей Сельвинским в гимназии учились и сыновья известных в городе людей: преподавателя гимназии Венедикта Кузьмича Скульского, врача Иосифа Ильича Культе, содержателя кондитерской Корнелия Никифоровича Сердечного, купцов Шаула Иcааковича Неймана, Арона Ихелевича Горовица, Пинхуса Давидовича Тизона, внук Германа Ильича Соломоновича, сын старосты погребального братства Я.В. Добровенского. Владимир Корде был сыном городского юрисконсульта Василия Константиновича Корде, который возглавлял евпаторийское Общество курортного благоустройства и инициировал выпуск справочной книги по Евпатории в 1912 г. Кондрат Козицкий был сыном священника.

Как все же тесно переплетаются люди и судьбы в этой маленькой Евпатории. Когда в 1902 г. гласный Думы Эзра Исаакович Дуван заверит свое духовное завещание, то его свидетелями будут: Моисей Исаакович Авах (отец Лизы Авах, в которую был влюблен Сельвинский в юности), Арон Моисеевич Шакай (отец Елисея Шакая, в доме которых сейчас располагается городской суд) и Шаул Исаакович Нейман (отец Исаака и Бориса, учившихся с Сельвинским в гимназии). Именно к Нейману перейдет в 1909 г. гостиница «Бориваж», построенная в конце XIX в. купцом И.Ф. Демерджи.

Друзья И. Сельвинского были из состоятельных семей, но это не мешало ни любви, ни дружбе: «Не был я жалок при этом». По-разному сложились судьбы, но юность помнилась счастьем и болью:

К вискам я прижимаю ваши руки

С остатками вселенского тепла.