Олег Нестайко

 Эмиль Пик – это мой дедушка

Вспомните, какое первое в жизни впечатление самое яркое сохранилось в вашей памяти навечно, из какого периода вашей жизни? У каждого еще живущего есть такое событие… Моя память хранит вот что….

Вечер, тишина в нашей маленькой квартирке в темном переулке рабочей окраины Харькова, я и сплю, и не сплю… вроде. Вдруг послышался тихий стук в окно, все забегали, зашевелились. Свет зажегся, заплакал мой старший 5-летний брат. Потом меня взяли на руки. Человека этого я не знал, он прижимал меня к себе и шептал «майне либе… майне либе»… Я ощущал какой-то запах, непонятный и приятный, я не боялся человека этого незнакомого, я рукой его щетину гладил, а усы его кололись как та банка острая, на которую я позавчера упал и мой подбородок обезобразился. Дальше – чернота, ничего не помню. Мне было тогда почти 4 года.

В 1987 году после 20 лет раздельного существования жизнь опять меня соединила с моей матерью, которая после смерти отца снова вышла замуж. На работе сотрудники говорили о кинофильме, который надо обязательно посмотреть «Покаяние». Как всегда, времени не хватало, а потом быстро этот фильм с «больших» экранов был снят. Проходя как-то мимо «дворца строителей», я увидел рекламу этого фильма. Клубы тогда еще крутили КИНА, начиная с 9 часов через каждые 2 часа и аж до 21 часа, независимо от количества зрителей. Пришел я домой и предложил матери пойти посмотреть кино (совсем близко был этот «дворец) «про культ личности». Никогда, заметьте, ни в детстве, ни «потом», мы не совершали семейных выходов в кино. Почему я предложил пойти на этот раз, не знаю.

Пошли мы в кино. Зрителей в зале было не более 10-12 человек. Мать моя рыдала навзрыд, пришлось уходить раньше окончания сеанса (потом я досмотрел и не один раз «Покаяние» режиссера Абуладзе).

Когда мы пришли домой, я узнал «страшную тайну», которую от меня хранили свыше 40 лет. Дед мой Эмиль, оказывается, был арестован в 1938 году, получил срок как «немецкий шпион», после войны его не освободили, а присудили «вечное поселение» на Кольском полуострове, откуда он бежал и по поддельным документам приехал сначала в Харьков, чтобы увидеть свою дочь и внуков, а потом «растворился» где-то на просторах родины. Никаких контактов с ним не поддерживалось до 1956 года, а там – неизвестно, был ли он живой после начала оттепели. Потерялся он совсем, как будто и не было такого человека Эмиля Теодоровича Пика.

Вот и вся история, таких историй – миллионы: семья или, как их называли, ЧСВН – члены семьи врага народа, детям и внукам своим ничего не рассказывали, чтобы болтливый детский народ не распространял среди друзей-подруг «абсолютно секретные» сведения, за которые подписки давали о «нераспространении». Очень часто уничтожали все материалы, портреты, фотографии, бумаги, документы…. Моя мать сохранила несколько маленьких фотографий.

Вот одна из них. Абсолютно типичная для ЧСВН: дочка есть, мама есть, а… папа отрезан.

Но сохранила она на свой страх и риск и портрет всей семьи ПИК, в полном, так сказать, составе: бабушка моя Батшева, мама моя Доротея и дедушка мой Эмиль Пик. В Харькове это было запечатлено, в 1925 году. Красивая семья самых красивых для меня людей на свете…. 

Я написал письмо в Харьковское КГБ и мне сначала прислали бумажку о полной реабилитации деда моего. Простая такая советская бумажка, которую вам в любом ЖЕКе давали, что вы ТАМА действительно проживаете (а «не брешете»).

Справка
о реабилитации

Пик Эмиль Теодорович, 1896 года рождения, уроженец города Фрейденштадт (Германия), еврей, до ареста работал зав. магазином горпищеторга № 53, проживал в Харькове. Арестован 8 июля 1938 года. Обвинялся по ст.ст. 54-6, 54-10, 54-11 УК УССР. 2 июня 1989 года военной прокуратурой Киевского военного округа на основании… и т.д. и т.п… Пик Эмиль Теодорович реабилитирован.

Хорошая справка, такая исчерпывающая и … такая же бездумно-безразличная. НЕ ЗНАЛ я деда своего, свыше 40 лет ничего о нём не слышал, а… эти… мне такую цыдулку с ошибками, замазанными белилами, прислали. Да предъяви я где-нибудь такой «докУмент», скажут, что «подделка» это….

Но не стал я ничего никому предъявлять, а сел и отстукал письмо: г. Фройденштадт, земля Баден Вюртенберг, округ Шварцвальд, бургомистру. Прошу дать мне сведения о моем дедушке Эмиле Пике, который родился и т.д., и т.п.

Через месяц получил письмо из Германии. Прислали мне свидетельство о рождении деда моего, имена моего прадеда Теодора Пика, моей прабабки Доротеи Буки, а также имена моих близких родственников – родных братьев и сестер моего дедя Эмиля.

Затем я запросил из Харьковского КГБ дело по обвинению моего деда Эмиля. Разрешили мне его просмотреть, но ничего копировать не позволили. Можно было делать выписки, которые потом люстрировались. 

Интересен внешний, так сказать, вид дела этого. Обложка – это не папка стандартная, которые нам в кино показывали с надписью «Дело №», а грубый, согнутый пополам кусок рыже-коричневого картона, на котором всё написано синими чернилами из чернильницы-невыливайки. Кто помнит такие чернильницы и деревянные ручки с пером «уточка»? Внутри подшиты «листы» бумаги…. Почему «листы» в кавычки взяты? Потому что -- это не простая бумага, а неупотребленные в дело дешевые обои – с одной стороны рисунок какой-то простейший, а с другой стороны всё «дело» записано. 1938 год – это пик плановых, по разнарядкам для городов, районов и отдельных улиц посадок «врагов народа», и бумаги в стране не хватало катастрофически….

Допросов моего деда проведено всего четыре.

На первом листе – допрос № 1. Его спрашивают, кто такой (не помню) человек, который уехал в Германию и прислал ему письмо (письмо предлагается деду прочесть, то есть он его не получал, письмо было конфисковано с почты). Это оказался его друг, такой же военнопленный из Германии (1-ая мировая война) и тоже еврей. Я письмо это посмотрел. Оно написано КАРАНДАШОМ, простым черным карандашом (и адрес на конверте, и весь текст на бумажке из школьной тетрадки). Говорится о том, что в Германии хорошо, а то, что в Харькове нам было известно про евреев, то это правда. На работу никуда не берут, всех заставляют желтые звезды на одежду пришивать. Если неаккуратно пришито, или вышел в другом пиджаке без звезды, могут арестовать. В Германию ехать не советую, пишет друг моего деда, я и сам скоро сбегу отсюда, не знаю пока куда. Больше письмо в допросах не фигурировало.

На допросе № 2 моего деда заставляют признаться, что он немецкий шпион-резидент и что он завербовал другого шпиона, рабочего Харьковской табачной фабрики (фамилию мне не позволили записать). Дед отказывается признать себя виновным.

Допрос № 3 не содержит никаких вопросов следователя, лишь одни «признания» моего деда. Он – действительно резидент, он завербовал того рабочего табачной фабрики, и он (рабочий) перебрасывал ему через забор табачной фабрики шпионские сведения.

Допрос № 4 - предъявляется обвинение по статьям… А далее – акты идут, совсем маленькие бумажки подшитые – из тюрьмы внутренней переводится, из тюрьмы такой-то переводится … и, наконец, отправлен по этапу…. Есть несколько бумажек, написанных карандашом, которые моя бабка Батшева писала о помиловании, что он не виновен, и у него дочь 18 лет… На них красным карандашом резолюция – «к делу». Вот как выглядел мой дед Эмиль на тюремном фото в июле-августе 1938 года.

Моя мама Доротея Эмильевна вышла замуж за моего бесстрашного папу Нестайко Валентина Васильевича, изменила фамилию и, таким образом сохранив себя, дала жизнь двум сыновьям Глебу и Олегу. Вот она – мама моя Доротея Эмильевна, мадонна с двумя младенцами, которые автоматически стали ЧСВН.