Реб Моталэ остановился, отложил Книгу и, строго взглянув на учеников, простуженным голосом спросил:

- Кто нам мешает?

- Амалек! - с готовностью выкрикнул очкастый Мордхэ.

Реб Моталэ высморкался.

- Умник, это и без тебя известно. А вот кто там орёт за окном, словно его режет Хмельницкий? Хотел бы я знать, босяки?!

- Это мой брат! - радостно закричал длинный красивый Гирш.

- Тащи его сюда, я устрою ему смерть казака! - реб Моталэ вытер слезящийся глаз.

Придурковатый Шойл вскочил, опередив Гирша, и тут же вернулся, таща за шиворот зареванного, мокрого Савку.

Местечко. Марк Шагал

- Ну, Савка, - уселся реб Моталэ поудобней и приступил к допросу, - что ты орешь, как гой? - Савка перестал реветь, испугался и попятился к двери.

- Я не гой, - сказал он, приготовившись на всякий случай к побегу.

- Кто скажет, что ты гой, пусть плюнет мне в бороду, - ответил ребе. - Никто не сможет утверждать, что ты гой, хотя бы уже потому, что ни один уважающий себя гой (а среди них есть и такие) не согласится так вываляться в грязи. Савка, ты выглядишь как хазир. На кого ты похож, Савка?

- На Гирша, ребе, - ответил Савка и блеснул зарёванными глазами.

- На Гирша? На твоего брата? На эту коломенскую версту? Да ты похож на него, как я на китайца. Посмотри, он чист, словно сапоги околоточного... Ну, так как, я похож на китайца? - вопросил ребе, сурово оглядев всю бесшабашную братию.

- Нет, - ответил Савка насупившись. - Но я похож на Гирша.

- Ты упрямей коровы, у твоего брата чистый нос, смазливая физиономия и пустая башка, он даже не знает имя виленского гаона. На что тебе сдался этот балбес?

- Я хочу быть похож на Гирша! - выкрикнул Савка, вновь доведённый придирками ребе до своих громогласных слёз.

- Хорошо, хорошо, - закричал ребе - Я не возражаю!.. Но что скажет твой умный брат, на кого хочет быть похож он? - Гирш вскочил с лавки и засопел.

- Ребе, - сказал он, - я хочу быть похожим на Мордхэ, - он покраснел и плюхнулся на скамейку. Очкастый Мордхэ от неожиданности даже подпрыгнул на месте.

- Такой молодой, а уже такой мудрый юноша! - откликнулся ребе. - Конечно, Мордхэ поумнее тебя, к старости он даже, возможно, закончит хедер. Но скажи мне, учёный мой друг, зачем это тебе понадобилось быть похожим на достопочтенного Мордхэ? Ведь у него кроме неплохой памяти есть ещё очки на носу, чахотка, нищий отец и все остальные цоросы. Ты же здоровый, как бык, и когда-нибудь унаследуешь ваше возчицкое дело! На тебя уже сейчас заглядывается пара барышень, а Мордхэ только облизывается. Зачем же тебе быть на него похожим?

- Ребе, - Гирш снова мучительно покраснел, - он очень умный.

- Не знаю, слышат ли меня сейчас небеса - этот еврей хочет ума! Не денег, не любви, а ума! Ну, хорошо, - сказал он, ещё раз высморкавшись и покосившись на Мордхэ, - а чего хочет наш агройсер хохэм? Ты хочешь быть похож на себя?

Маленький Мордхэ страшно смутился. Он даже чуть не выбежал от смущения из комнаты. Но он привык говорить правду.

- Ребе, - заикаясь и поминутно откашливаясь, ответил он, - я хочу быть сильным, как Шойл.

Этого никто из присутствующих не ожидал. Придурковатый Шойл вначале опешил, а потом схватил дубовую скамейку, затряс её над лопоухой своей головой и затопал от счастья ногами.

- Этого не может быть, - только и сказал реб Моталэ. От волнения он даже забыл про свой насморк. - Шойл, слышишь ли ты меня, Шойл? Чего же тебе не хватает, безумец? Неужели и ты не счастлив в своей бесконечной радости?!

Шойл как всегда лишь блаженно улыбался в ответ. Потом вдруг лицо его помрачнело, выдавая недюжинную работу мысли и, насупившись, он громко сказал:

- Ребе Моталэ, я хочу быть похожим на вас!

Видимо, эта фраза переполнила чашу терпения ребе. Он взмахнул руками и выбежал из комнаты. Побегав некоторое время по двору, и кое-как успокоившись, он вернулся к ученикам.

- Евреи! - сказал он и взмахнул рукой. - Евреи, - продолжил он с прежним пафосом. - Что происходит с народом моим, если даже столь юные создания, как вы, уже не хотят быть самими собой? За что разгневали мы Г-спода нашего, если самый маленький из нас хочет стать глупым и красивым, глупый и красивый хочет стать умным и больным, умный и больной хочет быть сильным и безумным, а сильный и безумный хочет стать мною!?. Мной, ничего не понимающим в этом мире и молящим Б-га о мудрости! Шойл, мишугинер, ты хочешь мои болячки, мою подагру и бессонные ночи? Хочешь пережить два погрома, смерть жены и ребёнка? Хочешь моего одиночества? Что ты знаешь обо мне, безумец?

Шойл поднял глаза, лицо его вновь озарила блаженнейшая улыбка, и он ответил:

- Хочу.

- О! - закричал реб Моталэ. - О!

Мордхэ снял очки, протёр их подолом рубашки и, покосившись на остальных, тихо спросил:

- А вы, ребе Моталэ, кем бы хотели быть вы?

Казалось, что вопрос прозвучал так оглушительно, хотя и был задан совсем тихо, что ребе оглох. Он как-то вдруг сник, и показалось даже, что он стал меньше ростом. Так что Шойл на всякий случай даже привстал, чтобы не упустить из вида своего кумира, если вдруг ребе придёт в голову мысль окончательно исчезнуть. Казалось, ребе никогда не ответит. Наконец, он заговорил. Заговорил столь тихо, что все, находившиеся в комнате с трудом расслышали его слова.

- Я бы хотел быть похожим на моего сына... - сказал он.

Дед мой, тот самый Мордхэ, судьбу которого так неудачно предсказал ребе, передал мне эту историю. Ребе вскоре покинул местечко. Дед же мой, вопреки предсказанию, очень быстро закончил хедер, не умер от чахотки, добрался до Средней Азии, что равнялось по тем временам путешествию в дикую Африку, разбогател там и вернулся в местечко уже после того, как русские победили друг друга в гражданской войне.

После погрома

Он нашёл штетл в развалинах. Половина домов была сожжена. Слепая старуха, выползшая из наполовину уцелевшего дома, рассказала ему о погроме восемнадцатого года. Все бывшие соученики его погибли. Длинного Гирша в Умани застрелили петлюровцы. Его брата Савку зарезали во время погрома. Сумасшедший Шойл, когда погромщики вошли в местечко, влез на колокольню, согнал оттуда звонаря и священника, и поджёг её. Охваченный пламенем, он обнял колокол и прыгнул вместе с ним вниз, в самую гущу Уманских громил. Последние слова его были: «Ребе, ребе, я стал похожим на вас!». Что имел в виду Шойл, какая мысль билась в его воспалённом безумием мозгу, никто уже не узнает.

Судьба самого ребе Моталэ долгое время была неизвестна. До местечка доходили самые невероятные слухи. Одни говорили, что ребе сошёл с ума и помещён в гойскую лечебницу для душевнобольных в Петербурге. Другие же, наоборот, утверждали, что он, будучи в совершенно здравом уме сел на пароход и отправился в Палестину, встретился там с турецким наместником и получил от него твёрдое обещание отдать всю Палестину евреям. Слухи ходили и о том, что ребе плюнул на всё, добрался до Америки и, оказавшись троюродным братом местного Ротшильда (о чём сам ранее не подозревал), стал его личным раввином, забыл идиш, надел цилиндр и изъясняется теперь только по-английски.

Последняя же сплетня гласила о том, что ребе отправился к бурам, нашёл там алмазное месторождение, сказочно разбогател, вернулся в Россию, был принят Государем-Императором и заверен в том, что его ходатайство об отмене черты оседлости будет немедленно удовлетворено. А барон Гинзбург расчувствовавшись, в знак благодарности уступил ребе Моталэ личную скамью в первом ряду петербургской синагоги.

В действительности же судьба ребе сложилась иначе. Через много лет дед мой, роясь в кишиневских архивах, случайно обнаружил пожелтевший листок еврейской газеты, где в заметке о Хаиме Нахмане Бялике наткнулся на имя их местечкового ребе. В 1903 году Одесский общественный комитет послал группу евреев, среди которых был и поэт Хаим Бялик в Кишинёв, собрать на месте документальный материал о зверствах погрома.

Жертвы кишиневского погрома

Ребе Моталэ по собственной инициативе решил примкнуть к этой группе, но опоздал на поезд и, добравшись до Кишинёва, разминулся с ней. Он бродил один среди уцелевших евреев, заходил в разгромленные квартиры и в одной из них наткнулся на мародёров, идущих по следам кровавого погрома. Увидев еврея в дверях ограбленной ими квартиры, они ударили его ножом, бросили барахло и сбежали. Он упал в лужу собственной крови. Он пролежал на железной лестничной клетке до вечера, пока обезумевшие от горя и страха евреи не подобрали его. Русский врач констатировал смерть от колотой раны и добавил, жалея сгрудившихся вокруг евреев, что ребе Моталэ скончался мгновенно, не приходя в сознание. «Да будет благословенна память его», - печально произнесли стоявшие вокруг.

Кишиневская синагога

Дед мой, сидя на протёртом стуле в углу кишиневского архива, прочитал статью на почти забытом им идише и заплакал. Он вышел на молдавские улицы и долго бродил по чужому городу. К вечеру он нашёл синагогу. Он вошёл туда, маленький очкастый Мордхэ, давно похоронивший своего нищего отца, вылечивший чахотку, но не избавившийся от цоросов. Он, обладатель неплохой памяти, как когда-то сказал о нём ребе, вошёл туда, чтобы прочитать кадиш по ребе Моталэ. Он прочитал молитву, молитву, которую читают тысячи сыновей по своим умершим отцам, вышел из синагоги, задрал голову вверх, увидел бесконечное чёрное небо и закричал туда, в это небо, ответив, наконец, на тот самый вопрос:

- Я больше не хочу быть ни на кого похожим, Ребе! Я хочу быть самим собой.

В этой статье были использованы изображения со следующих сайтов:

• http://life.com
• http://jewishsphere.com
• http://dancutlermedicalart.com
• http://jewishagency.org
• http://cumbriansky.wordpress.com