Эсфирь Шапиро (Трахтенберг)

 Хорошо бы, если бы каждый человек, ну, почти каждый, написал свои воспоминания или опубликовал свои дневники. Тогда бы была написана подлинная история страны, а не та приглаженная, перевранная история, которую стремятся оставить потомкам наши лидеры. Ну, это большой масштаб. Что касается истории нашей семьи, мама уже оставила воспоминания, так сказать, заложила фундамент, а мы, ее дети, теперь будем продолжать, насколько удастся, возводить дом. Мои воспоминания, конечно, больше всего, это рассказ о маме, о ее интересной, трудной, радостной и порой героической жизни. Наше с Милей детство - это деревянный домик, в котором мы жили с чудесными соседями, маленький садик и крошечный огород. Напротив террасы были кусты сирени, настоящие заросли. Однажды кто-то из нас, детей, бросил вишневую косточку туда, где росла сирень. Появился росточек, потом маленькое деревце - и, о чудо - вишенка пробилась, вытянулась, стала настоящим деревцем и назло сирени приносила плоды. Когда я думаю о маме, она мне кажется похожей на эту вишенку, которая пробилась и, несмотря ни на что, с достоинством прошла свой нелегкий путь.
Это теперь, во взрослом состоянии, уже зная все перепетии маминой жизни, я понимаю, насколько она была сильной, мужественной. А тогда - и в детстве, и в юности, я всегда ощущала свет, и тепло, и радость, которые были атмосферой нашего дома, и эту атмосферу создавала мама.
Мама работала в две или в три смены, но, казалось, ей не нужно было высыпаться, отдыхать. В выходные дни она довольно часто ездила со своими учениками в Третьяковскую галерею или в какой- нибудь хороший подмосковный музей, например, в Абрамцево, и мы, Миля и я, тоже были участниками этих поездок. В эти годы я вообще не помню маму хмурой или неулыбчивой. А ведь ей приходилось делать все по дому: я помню, как она белила печку, обклеивала стену и потолки обоями, не считая, конечно, ежедневной уборки и иготовления еды.
Я люблю смотреть на фотографию, которую мама называла " кормление зверей". Или так называл папа, а мама повторяла его слова? Маленький столик стоит на улице, на фоне уродливой бревенчатой стены, очевидно, нашего дома в Лосинке. Мы с Милей ( приблизительно три года и полгода) в веночках из одуванчиков, с искривленными физиономиями избалованных деточек, которые не хотят есть, а рядом порхает мама, необыкновенно нежная и красивая, в очаровательной блузке с летящими рукавами...
Я думаю, эта фотография еще из нашей счастливой жизни, до той ужасной ночи в январе 1938 года, когда в дом вломились эти бандиты и увели отца. И случилось это в другом доме, в Щитникове, потому что там отец работал на водопроводной станции имени Сталина (чтоб ему, проклятому, вечно гореть в адском пламени!). А потом все эти годы с 1938 по 1956, до знаменитой речи Хрущева, как ей удалось нести этот груз, эту боль одной, не разделив с нами? Когда я позже спрашивала маму об этом, она отвечала: " я не хотела, чтобы вы жили с камнем за пазухой." И мы так и росли абсолютно счастливыми незнайками, полагая, что наша страна самая лучшая в мире и никаких несправедливостей со стороны государства нет и не может быть. Кажется, Миля что-то об отце узнал раньше меня, можеть быть, мама с ним поделилась. Вообще, Миля всегда был маминым помощником и настоящим старшим братом по отношению ко мне.
Мне очень хочется написать о маминых отношениях с людьми, всегда очень теплых и доброжелательных. Прежде всего, это отношения с нашими соседями. За нашей тоненькой деревянной стенкой, которая пропускала даже не очень громкие звуки, жила Ревекка Самсоновна со своим семейством. Она и мама готовили в крошечном коридорчике, где у каждого было по столику, да еще стояли ведра с водой ( воду приносили из колонки). Казалось бы, при таких тесных контактах, как не возникнуть недоброжелательству, ссорам? Но не было ни ворчни, ни ссор. Отношия были замечательные. Правда, иногда Ревекка Самсоновна ябидничала маме на нас, но она полагала, что вносит свой вклад в наше воспитание... А тетя Ида? Добрая, забавная и необыкновенно любопытная. Она появлялась на пороге нашей квартиры со словами: " я говорю..." - и далее следовало какое-то сообщение или вопрос. Маму соседи очень любили, я помню, как сокрушались и тетя Ида, и Ревекка Самсоновна, когда мы переезжали в новую квартиру на Магаданской улице, тоже в Лосинке. Нам с мамой дали однокомнатную квартиру, потому что мы обе преподавали, а тогда проходила кампания по обеспечению педагогов жильем. Так что это был подарок, награда... А наши соседи еще на несколько лет остались в деревянном домике- развалюшке... Еще немного о тете Иде. Когда мы вернулись из эвакуации, одна женщина уже жила в нашей квартире и не хотела ее освобождать. И нас взяла к себе тетя Ида. В ее маленькой комнатке ( метров 10-12) было два спальных места. На одной кровати спала тетя Ида с детьми, Борей и Цилей, а на другой - нас трое. Иногда приезжал на пару дней ее муж ( он работал где-то не в самом городе), тогда их было четверо на одной кровати. Когда мы только что вернулись из эвакуации, мы некоторое время жили у наших родных, это была семья сводного папиного брата. Дядя Миша был какой- то ужасно неприятный человек, его жена, тетя Бэлла, была добрее, но и ей мы явно мешали. Мама уезжала на работу, а нас с Милей тетя Бэлла постоянно отправляла гулять. Так как лифт не работал, а жили они на девятом этаже, эти прогулки, особенно возвращение домой, не доставляли нам большого удовольствия. Наконец, мамино терпение лопнуло, и мы- о, радость,- вернулись в наш деревянный домик в Лосинке. Вот тут то мы и поселились у тети Иды, и как же нам было хорошо и уютно в этом крошечном гнездышке!
Булгаков прав, действительно, квартирный вопрос сильно испортил людей. Сейчас всем нужно пространство, абсолютно отгороженное от других. А мама прекрасно умела жить с соседями. И потом, когда мы жили втроем на Магаданской ( уже с нами была Зина, моя ученица, которую я привезла с Камчатки) наша однокомнатная квартира могла вместить сколько угодно людей. Когда у нас жила маленькая Анечка, Милена-Раина дочка, мы разбегались по работам и учебам, а с Аней сидела мамина подруга Татьяна Михайловна. Если мы возвращались поздно, она тоже оставалась у нас ночевать. И всем хватало места... Эта квартира, не квартира, а мама, конечно, была необыкновенно гостеприимной. У нас останавливались мои бывшие коллеги из Мильковской школы, мои бывшие ученицы, и все это казалось абсолютно естесственным. Мама никогда не высказывала по этому поводу недовольства, наоборот, она в каждом принимала живейшее участие, и часто мои друзья и подруги становились мамиными друзьями. Эти стены, если у стен, кроме ушей, есть еще и память, помнят и Леночку и Милю с Раей, и всех наших родныхи друзей. И, конечно, маму, которая успевала и работать, и хлопотать по дому, и, главное, всем радоваться...