Евгения Гительсон

Моя мать

"Мать всю себя отдавала детям, а их было шестеро. У нее тоже были хорошие способности, но много учиться ей не пришлось. Помню, как в детстве мне было до слез больно, что у отца и у матери так неудачно сложилась жизнь, что вечные заботы о завтрашнем дне не дали им себя проявить. Говорю это не теми словами, которые бродили тогда у меня в голове, но мысль была эта.

Дедушка со стороны матери учился в Виленском раввинским училище, был образованным человеком. Латынь знал настолько, что мог по-латыни говорить. Человек был необыкновенно мягкий и добрый, полная противоположность деду со стороны отца. Он дожил чуть ли не до ста лет и умер в 1927 году. Была книга, куда он заносил имена внуков, правнуков и праправнуков. Были там и записи разных событий и просто отдельные мысли. Помню, дедушка записал как-то: "Ленин открыл науку освобождения человечества". Для человека, родившегося в начале царствования Николая I или в конце царствования Александра I, необыкновенно глубоко и проницательно.

Дедушка мог бы учить детей. Но девочек тогда не учили. В гимназию попала только младшая дочь. А мама училась несколько лет в каком-то училище и отличилась на экзамене, прочитав стихи: Опоясан лентой пашен и т.д. А потом стала помогать по хозяйству бабушке.

Бабушка выдавала дочерей по сватовству и расчету, и иногда неудачно: выдаст за богатого, а он обеднеет. Мама вышла по любви. И хоть всю жизнь бедствовала, она всегда любила вспоминать те времена, когда она встретилась с отцом.

Вся - самопожертвование детям, вся - любовь и нежное каждому из нас, когда мы нуждались в этой любви и нежности, и в то же время внешняя сдержанность - такой я помню мать. Отец мог открыто бурно восхищаться нами, мать редко скажет ласковое слово, но его ценишь на вес золота.

Как, бывало, хорошо становилось, когда мама натрет от простуды свиным салом со скипидаром да укроет потеплее и напоит горячим молоком с гоголь-моголем. Болезнь сразу пугается запаха скипидара и начинает отступать от кровати. Мамины ласковые руки лечат лучше лекарств. И засыпаешь, как в раю.

Помню и другие минуты. Раскрасневшийся после игры, прибегаю домой. Мама ставит передо мной тарелку гречневой каши с молоком, я ем и рассказываю маме с увлечением, как мы играли, как брали крепость, а я был знаменосцем. Мама смотрит на меня довольным взглядом, в котором чувствуется, что она радуется моему здоровью и увлечению. Она чуть-чуть улыбается, видно, ей немножко смешно, хотя я говорю всерьез. И я своим детским чутьем прекрасно понимаю, что у нее на душе, и рад, что ее порадовал.

Я знал, что забот и горестей у нее больше, чем радостей. Я ненавидел мясника, который маме продавал плохое мясо, потому что у нее было мало денег, да еще обходился с ней невежливо. Я с тревогой прислушивался к разговорам отца с матерью вечером. Отец только что пришел и обедает, когда нам уже пора ложиться спать. Он опять не нашел работы, или не смог получить то, что заработал. И мать спрашивает его, как же мы будем жить, на что. А отец хмурится, на его движущихся при еде скулах выступают капельки пота.

Мне жалко и его и маму, она сдерживает слезы. И мне кажется, что сама забота говорит ее голосом.

Вечером, засыпая под стук швейной машинки (мама шьет кому-нибудъ из нас штанишки или платье), я с болью думаю о том, как маме тяжело: вот она крутит машинку, откусывает нитку, а морщины на лбу стали еще глубже, и думает она, должно быть о том, на что мы будем жить. "

"Беглые заметки"
Илья Маршак