ХАСИДЫ В ИСТОРИИ КРЕМЕНЧУГА 2 ч.

 Когда летом 1812 года французская армия напала на Россию, многие еврейские лидеры надеялись на победу Наполеона. Они верили, что с победой Бонапарта улучшится жизнь евреев и у них появится возможность трудиться и жить не только в местах оседлости. В противоположность им раби Шнеур-Залман бен Барух из Ляд, или Алтер Ребе - основатель хасидской династии Шнеерсонов, выступил в поддержку русского царя. В 1812 году глава движения ХАБАД - Алтер Ребе был пожалован императором Александром I званием наследственного Почетного гражданина Российской Империи.

Когда французская армия стала приближаться к местечку Ляды, Алтер Ребе, вместе со своей семьей и близкими, должен был бежать. Необходимо было выбрать место, где бы можно было переждать, пока будет освобождена от французов Белоруссия.

Был выбран город Кременчуг. В то время – это был город, в котором жило много евреев.

В Кременчуг первым отправился старший сын Шнеура Залмана (Алтер Ребе) - Дов Бер Шнеерсон (Миттелер Ребе), для того, чтобы снять жильё, создать центр помощи пострадавшим.

В биографии Миттелер Ребе написано, что «Кременчугъ показалъ себя подходящімъ для этой цели городомъ. Были найдены дома для Алтеръ Ребе и его блiзкихъ и для всехъ семей, которые сопровождали его. Изъ Кременчуга было легко органiзовать и доставить помощь тысячамъ евреевъ, которые остались безъ крова из-за войны».

По дороге в Кременчуг Алтер Ребе заболел и умер недалеко от Гадяча. Находясь в это время в Кременчуге, реб Дов Бер принял решение о руководстве ХАБАДом и продолжении дела своего отца. Из разных центров в Кременчуг направились делегации хасидов с просьбой, чтобы реб Дов Бер стал вторым главой ХАБАДа.

Собрав кременчугских хасидов у себя в доме, на Городовой улице (сейчас ул. 29-го Сентября. Нынче в этом здании - ГУВД), раби Дов Бер Шнеерсон подвердил свое решение стать главой движения.

Хасиды-хабадники в Украине надеялись, что Миттелер Ребе останеться в Кременчуге, но он принял решение вернуться в Белоруссию, в местечко Любавичи - центр движения ХАБАД.

Миттелер Ребе оставался в городе до лета 1813 года, после чего покинул Кременчуг.

Внутри любавичской общины были группы, которые назывались «Томарес» (очевидно так называли приверженцев раввина Иосифа Тумаркина – авт.) и «Берелах» ( «Медведи» - идиш).

Шестой Любавичский ребе - Ребе Раяц- раби Иосиф-Ицхак Шнеерсон, написал письмо своему хасиду Эли-Хаиму Алтойзу, в котором Ребе просил Эли-Хаима написать воспоминания об этих 2 группах.

В одном из писем Ребе Раяц так объяснил название «Берелах» - во время ребе Маараша (IV-ого главы ХАБАДа) в Кременчуге жило несколько известных хасидов, которых на языке идиш звали «Береле» («Дов» - на иврите): реб Дов сын Моше, реб Берел Мойшес, реб Дов Масеев, реб Хаим-Дов Виленский и ещё 3 или 4 других.

Из архивных источников известно, что в 1910 году в Кременчуге функционировали семь синагог, не считая множества частных иудейских молитвенных домов, талмуд-тора, ремесленное училище, начальное женское училище, семь женских и восемь мужских еврейских училищ, женская еврейская гимназия, еврейская больница, театр. В 1916 году была открыта еврейская мужская гимназия. Издавались газеты на идише и иврите. В городе насчитывалась 31 тысяча евреев.

В конце 1916 года в Кременчуг перебралась принудительно выселенная из Литвы знаменитая ешива «Слободка». Даже в столь трудный период в стенах ешивы, в Кременчуге, занималось около ста пятидесяти студентов – ешиботников.

В Кременчуге, под руководством своего духовного лидера - раби Натана-Цви бар Моше Финкеля («Сабы из Слободки») они пережили все тяготы и страдания Гражданской войны, связанные с постоянным переходом власти в городе из рук в руки, террором, нападениями различных банд, погромами, эпидемиями и голодом.

Раби Натан - Цви бар Моше Финкель («Саба из Слободки»; 1849 —1927) — выдающийся мыслитель и педагог, один из духовных лидеров литовского еврейства. Родился в городке Расейняе. Рано осиротел, воспитывался в доме своего дяди в Вильно (Вильнюсе). Прославился как илуй (вундеркинд).

Женился на внучке главного раввина г.Кельма - раби Элиэзера Гутмана. В 1871 году, переехав после женитьбы в Кельме, раби Натан - Цви стал учеником одного из основателей движения «Мусар» в традиционном иудаизме - раби Симхи-Зисла Зива («Сабы из Кельма»), возглавлявшего городскую ешиву, именуемую «Талмуд Тора».

Одним из помощников раби Натана Цви в Кременчуге был реб Ицхак-Айзик бар Йосеф-Хаим Шер (1875—1952).

Из немногочисленных сведений удалось выяснить, что раби Шер умер зимой, десятого числа еврейского месяца шват 5712 (1952) года, в г. Бней-Браке (Израиль), в возрасте семидесяти семи лет.

Только в 1921 году реб Натану-Цви Финкелю удалось возвратить ешиву из Кременчуга в Литву, ставшую к тому времени независимой. Вновь обосновавшись в Слободке, ешива пережила пору расцвета, вернув себе репутацию мирового центра изучения Торы — число учеников возросло до пятисот.

В годы революции и после действовала в Кременчуге, также, основанная в 1803 году знаменитая Воложинская иешива «Эм Ха-Ешивот» (ивр. - «Мать Иешив»), и филиал Чернобыльской ешивы (родоначальник династии - рабби Менахем Нохум бен Цви из Чернобыля (1730, Норинск, – 1797, Чернобыль) получил образование в ведущих ешивах Литвы. С распространением хасидизма посещал раби Исраэля бен Элиэзера – Бааль Шем Това (БЕШТа) в Меджибоже, слушал его беседы, а после смерти последнего стал одним из известных учеников преемника Бешта - Дов Бера из Межирича. Раби Менахем Нохум поселился в местечке Чернобыль, где стал ревностно проповедовать учение хасидизма).

В 1906 г. раввин чернобыльских хасидов рав Исраэль-Яаков Явец уехал в Израиль, и его место занял племянник - рав Моше Трещинский (или Трешчинский – авт.). Хотя рав Моше был в Кременчуге раввином чернобыльской общины, он находился под сильным влиянием ХАБАДа, и принял на себя часть хабадских обычаев.

40 учеников – воложенских хасидов, находившихся в Кременчуге, вместе с главой ешивы, в 1941 году были расстреляны фашистами.

Ешива ХАБАД открылась в Кременчуге, по некоторым сведениям, в 1844 году. Это была одна из первых в Российской Империи хасидских ешив.

В 1918 году реб Гурарий (Гур-Арье), владелец самой крупной табачной фабрики в Кременчуге, отдал одно из помещений заведения под хабадскую ешиву (он сам был хасид- хабадник). Учащиеся ешивы, по воспоминаниям кременчугских евреев, «сидели в подвале, многие были сиротами, и Гурарий кормил этих ребят. За это Гурария очень уважали в городе. Говорили, что молитвы ешиботников поднимаются на первый и второй этаж фабрики по дороге в небо, и это обеспечивает Гурарию успех в делах».

У трех братьев - Шмуэля, Носона и Менахем-Менделя был процветающий бизнес, леса, мануфактура и ещё много чего. На табачной фабрике работало примерно 50 любавичских хасидов.

Одним из сотрудников был известный хасид - Исроэль-Ноах Беленицкий, который много лет работал бухгалтером и кассиром.

В самые последние годы перед революцией фабрикой управлял сын Носона Гурария - Ехиэль-Цви (Гершел).

Семья Гурарий – весьма видная и уважаемая в ХАБАДе. Одним из зятьев Шестого Любавического Ребе был Шмарьягу Гурарий.

На этой самой табачной фабрике Гурария, в Кременчуге, долгое время работал Эльхонон-Дов Морозов – личный помощник лидера ХАБАДа - Шестого Любавического Ребе. Он был торговым агентом, ездил по Украине и России. Не только сбывал табак – еще выполнял различные поручения Ребе.

Кстати, Гур-Арье – фамилия Магарала из Праги. Да, того самого, что сделал знаменитого Голема (персонажа еврейской мифологии, человека из неживой материи, оживлённого раввинами с помощью тайных знаний — по аналогии с Адамом, которого Бог создал из глины – авт.). А известная сказка «Герари», которую в хабадских семьях передавали из поколения в поколение, по-видимому, рассказывает о легендарном каббалисте – прародителе рода Гурариев.

Во время Гражданской войны ешива «Томхей Тмимим» переехала из Любавичей в Ростов, но долго она там не продержалась – был голод, разруха, раввины были вынуждены ходить по рынкам и продавать имущество, чтобы учащиеся ешиботники не умерли с голода.

Ешива стала переезжать с места на место, причем часто меняла города из-за происков евреев-коммунистов (так называемой «евсекции» – авт.). Одной из промежуточных станций был Кременчуг, и здесь «Томхей Тмимим» обосновалась надолго, слившись с ешивой Гурария. Эта большая ешива просуществовала до 1931 года.

Табачную фабрику Гурария большевики экспроприировали, и ешиву на ее территории закрыли. Тогда ешива продолжила тайно функционировать в здании синагоги «Поалей Цэдэк» (по Еленской ул., в доме Неймана. Сейчас ул.Бутырина). Причем из-за постоянных преследований учителей-меламедов она увеличилась за счет классов, где учились дети младшего - т.н. хедерного возраста.

О том, как это все происходило в 20-е годы, рассказал Генрих Дейч, один из ешиботников, ставший впоследствии историком, проживавший в США.

Весь город знал о ешиве, но все делали вид, что ее нет.

В мае 1930 г. раввин Менхаем-Мендель Грибов, был приговорен к общественным работам (дворником) за то, что учил ребят Торе. Тогда ешиву пришлось закрыть, а учеников разослать в другие города Украины. После закрытия ешивы, в городе остались только хедеры, где учились маленькие детишки. Хедерами руководил реб Бенцион Мороз.

В 1931 году синагогу взяли под жесткий контроль, ешиву закрыли, главу ешивы - рава Менделя Грибова, судили и приговорили к длительному сроку. Дальнейшая судьба его нам неизвестна.

Когда синагогу закрыли, хабадники продолжили молиться в одном из темных и сырых помещений молитвенного дома Юровского (на Марьинской улице. Сейчас ул.Воровского).

Власти требовали закрыть микву, отвечавший за неё человек испугался и уволился, тогда реб Дов Бер Кузнецов взял на себя руководство миквой, собрал подписи у множества кременчугских евреев, и хотя сильно нападали на него тогда, он продолжил руководить миквой, пока активисты еврейской секции компартии (евсекция) не закрыли микву принудительно.

Раввин Моше Ниселевич жил в Кременчуге почти до самой войны, он помнил, что хабадская хасидская община в городе была до этого времени. Я встречался и разговаривал с ним в Кирьят - Малахи, в Израиле, в середине 90-х.

Реб Моше рассказывал:

«До одиннадцати лет отцу удавалось не отдавать меня в школу. Мы с сестрой сидели дома, а соседи, знавшие об этом, не вмешивались: ведь мы никому не мешали. Но однажды, играя во дворе с ребятами, я нечаянно угодил камнем по голове соседскому мальчишке. Тут же вызвали милицию, сразу же стало известно, что мы с сестрой не ходим в школу. Это было страшно, так как отцу угрожали тюрьмой и лишением родительских прав. Пришлось нам пойти в школу, да к тому же в еврейскую. Это было намного хуже, чем "обыкновенная" школа, так как еврейские школы были оплотом борьбы "евсеков" с еврейской религией и традицией.

В школе я пошел сразу в третий класс, потому что уже хорошо умел читать и писать. Все обучение в нашей школе велось на идише, все учебники тоже были на еврейском языке. Некоторые предметы я очень любил, например географию. До сих пор помню, с каким захватывающим интересом я разглядывал географические карты. Но при всем этом в школе мне было очень тяжело. Много было проблем: например, невозможно было сидеть на уроке в головном уборе. Посоветовавшись с раввином, папа разрешил мне ходить в школу без шапки, а выходя на переменах на улицу, я ее снова надевал. Вообще, школа стремилась искоренить в детях еврейство всеми возможными способами. Даже те слова, что вошли в идиш из древнееврейского, в наших учебниках писались неправильно, согласно "советско-еврейским" законам правописания.

Но самым трудным, конечно, было соблюдение субботы. Начав учиться, я для себя твердо решил: по субботам в школу ходить не буду. Как сейчас помню свое появление в школе на следующий день после первой пропущенной субботы. Вхожу я в класс, а учительница, Шура Григорьевна, спрашивает меня: «Ниселевич, почему ты не был в школе?» Ребята посмеиваются надо мной, а я краснею и бормочу что-то насчет головной боли. А Шура Григорьевна под смех всего класса говорит мне: «Голова болела? Это ты шабес справлял, а не голова у тебя болела!»

Подобные сцены повторялись неоднократно, и однажды учительница не выдержала и отвела Моше к директору школы, который, напомнил, что мальчик как религиозный человек не должен лгать, долго уговаривал его сказать правду: что именно отец запрещает Моше посещать школу в субботу.

«Я ответил, что, наоборот, папа заставляет меня идти в школу, но я сам не хочу идти, так как покойный дедушка учил, что в субботу нельзя писать и нельзя ничего учить, кроме Торы. Откуда директору было знать, что своего деда я не помню, потому, что он давным-давно умер. Директор еще долго уговаривал меня свалить всю вину на отца, но я твердо стоял на своем: дедушка меня так научил. Во время разговора директор засыпал меня цитатами из священных книг, убеждая сказать правду. А я слушал и думал: "Дай Бог, чтобы и я когда-нибудь знал так много...».

Через несколько недель пропусков уроков по субботам учительница вновь отвела мальчика к директору, который посадил его в машину и привез к большому зданию, где в одной из комнат их уже ждали три молодых еврея, очень похожих на директора школы.

«И вот они снова стали приводить цитаты из Торы, Мишны, Талмуда, доказывая, как плохо может быть человеку, когда он врет; а потому я, дескать, должен быть откровенным и признаться, что отец не пускает меня в школу по субботам. Я же стоял на своем: отец, мол, гонит меня в школу, но я сам не могу и не хочу идти на святотатство. Несколько часов продолжалась наша беседа в том же духе, пока, наконец, они не перешли к угрозам. Какими только несчастьями для нашей семьи они меня не запугивали!

Но, как ни странно, именно после этого разговора на нас с сестрой махнули рукой. Больше меня ни разу не вызывали для бесед по поводу пропусков уроков в субботу и даже перестали делать замечания».

Рав Моше Ниселевич с любовью вспоминал «еврейский Кременчуг». Он умер 17 февраля 2011 г.

В 1937 году все, кто получил малые сроки за изучение Торы в 20-е годы, получили повторные сроки, и были стерты в лагерную пыль или расстреляны. Руководивший хедером в Кременчуге реб Бенцион Мороз в 1937 году уехал в Москву, позднее он переправил туда и семью.

Жестокий большевицкий террор надолго положил конец изучению и преподаванию Торы в украинских городах и местечках.

Вот фамилии репрессированных евреев - членов хасидского движения, имена которых так или иначе связаны с Кременчугом (По материалам отчетов ОГПУ-НКВД-МГБ и следственных дел заключенных).

Левертов Берл (Берко) Шейлович (по прозвищу «Берл Кобелякер»)

Родился в 1885 в Кременчуге, в семье меламеда. Получил традиционное еврейское религиозное воспитание. Учился в хедере в Кременчуге, с 1900 — в ешивах в Корсуне и в Любавичах. С 1907 — работал продавцом в магазине в Белостоке. В 1916 — призван в царскую армию. В 1917 — проживал в Кременчуге, работал кустарем. В 1922 — приехал в Москву, купил трикотажную машину и работал кустарем-надомником от артели трикотажной промышленности. После окончания НЭПа работал сторожем на мебельной фабрике. Активный участник религиозного любавичского подполья, выполнял личные поручения Ребе Йосефа-Ицхока Шнеерсона. Играл видную роль в жизни хасидской общины при синагоге в Марьиной Роще. Инициатор создания общей кассы взаимопомощи, деньги из которой шли на нелегальное обучение детей и в пользу осужденных хасидов и их семей. 13 августа 1947 — арестован в Москве по обвинению в том, что «в течение ряда лет руководил хасидским подпольем, а после войны возглавил Московскую организацию хасидов». Из «Обвинительного заключения»: «Вел активную антисоветскую работу: участвовал в нелегальных сборищах ее участников; активно выступал перед своими единомышленниками с антисоветскими, клеветническими речами; призывал к отказу от участия верующих евреев в общественно-государственной жизни страны; возглавлял проводимую организацией нелегальную работу по воспитанию еврейских детей в антисоветском, религиозно-националистическом духе; принимал активное участие в нелегальной переброске антисоветски настроенных евреев за границу; лично организовал такую переброску в отношении двух своих сыновей, дочери и ее мужа; лично сам замышлял бежать за границу». 8 апреля 1948 — приговорен[485] к 10 годам ИТЛ[486]. Отправлен в Темлаг, позднее переведен в Дубравлаг, где 1 сентября 1949 — скончался.

Вагнер 3. С. 183; ГА РФ. Ф. 10035. Оп. 1. Д. П-31401.

Морозов Эльхонен-Бер Гершович [501] (он же Певзнер Берко Лейбович [502]) родился в 1877 в Черкассах Киевской губ. [503], в семье меламеда. До 1900 — проживал в Кременчуге, Юзовке, Минске, занимаясь изучением Талмуда, с 1897 — обучался в иешиве «Томхей тмимим» в Любавичах. С 1900 — проживал в Любавичах, через несколько лет стал машгиахом [504]. В 1915 — после начала войны переехал с семьей в Кременчуг, где работал торговым агентом на табачной фабрике. В 1917 — с переездом семьи в Екатеринослав работал в оптовом табачном магазине. До и после Октябрьской революции его постоянно приглашали в еврейские семьи для обучения детей Торе. В конце 1920 — вместе с семьей переехал в Ростов-на-Дону, где стал помощником Ребе Иосефа-Ицхака Шнеерсона, в 1924 — вместе с Ребе перебрался в Ленинград, стал его секретарем. В семье было восемь детей. 9 февраля 1927 — были арестованы его дочери [505] как «участники сионистской организации». 23 февраля 1927 — арестован «за содействие в нелегальном переходе государственной границы группы лиц и попытке переправить книги Шнеерсона за границу». Помещен в камеру с уголовниками, которые издевались над ним и не давали молиться. Дочери, узнав об этом, объявили в тюрьме голодовку в знак протеста. На пятый день их голодовки раввин Эльхонен был переведен в камеру сионистов. В мае 1927 — приговорен к 3 годам ссылки. Отправлен в Красноярск. Осенью 1929 — досрочно освобожден из ссылки по амнистии. Выехал к семье в Невель, откуда в 1929 — скрылся после получения вызова на допрос в Великие Луки. Опасаясь нового ареста, выехал в Полоцк. С 1931 — проживал по подложным документам [506] в квартире моэля Ицка Раскина в Ленинграде, работал мотальщиком-надомником. 2 февраля 1938 — арестован как «участник контрреволюционной клерикально-националистической группы». Из «Обвинительного заключения»: «Организатор и идейный вдохновитель молодежной контрреволюционной организации «Тифереc Бахурим», активно проводил агитацию, направленную против руководства ВКП(б) и советского правительства». 20 марта 1938 — приговорен [507] к высшей мере наказания [508]. 9 апреля 1938 — расстрелян на Левашовской пустоши. 3 апреля 1959 — реабилитирован.

Архив Управления ФСБ РФ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области. Следственное дет П-47761; Бейзер М. С. 163, 212—213, 225, 231—231; Каплан В С. 17—18, Ховкин Э. С. 211.

Абрамов Хаим Менделевич родился в 1896 в Черкесске. Получил традиционное еврейское религиозное воспитание. В начале 1920-х — был торговцем в Кременчуге, преподавал в ешиве. Скрылся от ареста, выехав в Москву. Проживал в дер. Ямская Слобода, Можайского района Московской области. В семье было трое детей от 4-х до 16-ти лет. Вошел в нелегальную религиозную общину. 20 сентября 1937 — арестован как «активный организатор тайнвхх собраний». Из «Обвинительного заключения»: «Участник сионистской контрреволюционной группы по обработке евреев на выезд в Палестину и противодействию советским законам». 20 декабря 1937 — приговорен [562] к 8 годам ИТЛ [563]. Отправлен в Бамлаг, откуда в марте 1946 — был освобожден по инвалидности. Вернулся на ст. Красково Московской области, работал сторожем в артели. Позднее проживал в пос. Малаховка Московской области и принимал активное участие в жизни хасидской общины. 23 января 1960 — реабилитирован.

ГА РФ. Ф. 10035. Оп. 1. Д. П-63427.

Гурарий Марк Борисович [593] (он же ГУРАРИ Мордехай) родился 1897 в Кременчуге, в семье кустаря-рабочего. Получил традиционное еврейское религиозное воспитание. Учился в ешиве «Томхей тмимим» в Любавичах. Лучший знаток и преподаватель хасидизма. В 1927 — выезжал в Германию на лечение и провел четыре месяца в клинике в Берлине. В 1928 — вместе с братьями привлекался как соучастник спекуляции красками, через полтора месяца был освобожден, а братья приговорены к 3 годам ссылки в Архангельск. В 1929 — лишен избирательных прав. В 1932 — вместе с братьями арестован за спекуляцию валютой, через два месяца освобожден, а братья вновь отправлены в ссылку. В период с 1934 по 1935 — был арестован как соучастник «в расхищении социалистической собственности», но вскоре освобожден «за недоказанностью преступления». Проживал в Москве, работал начальником химического цеха артели «Коопстрой». В ноябре 1941 — эвакуировался в Ташкент, но вскоре был арестован «за незаконное оформление прописки на жительство». Через два месяца судом был оправдан и освобожден из-под стражи. Работал начальником химического цеха в артели «Прогресс». В январе 1945 — вернулся в Москву, 11 августа 1947 — арестован как «активный участник нелегальной антисоветской еврейской националистической организации хасидов». Из «Обвинительного заключения» от 6 февраля 1948: «Систематически посещал нелегальные сборища ее участников; выступал на них с антисоветскими, пропагандистскими речами и призывами к массовому нелегальному выезду националистически настроенных евреев из СССР; принимал личное участие в подготовке и осуществлении таких нелегальных перебросок; в целях выяснения возможностей и условий их осуществления выезжал из Москвы в Кременчуг, Днепропетровск, Львов, выполняя роль эмиссара московской организации хасидов по поддержанию связи с подпольным комитетом; лично сам готовился к нелегальному побегу за границу». 8 апреля 1948 — приговорен [594] к 10 годам ИТЛ [595]. Отправлен в Норильлаг, затем — в Хабаровск, позднее переведен в Дубравлаг (п/о Явас, ст. Потьма Мордовской АССР). В середине 1950-х — освобожден из лагеря, посетив Украину вернулся в Москву.

Вагнер 3., сост. С. 183, 189; ГА РФ. Ф. 10035. Оп. 1. Д. П-31401.

Лабковский Нахум (Нухим) родился в 1908 в Крюкове, Кременчугского уезда Полтавской губ. Получил традиционное еврейское религиозное воспитание. С 1922 — учился в подпольной ешиве «Томхей тмимим» в Кременчуге. В 1926 — считался одним из руководителей подпольной ешивы в Витебске. В декабре 1930 — арестован по групповому делу раввинов и лиц, работавших в ешиве. Осужден. После освобождения — духовный руководитель сети подпольных любавичских иешив «Томхей тмимим» в Украине ( в частности в Днепропетровске и Кременчуге). В 1946 — нелегально выехал из СССР во Францию. Духовный руководитель иешив «Томхей тмимим» в Париже. В 1982 — скончался.

Еврейская энциклопедия. Т. 2. С. 113; Т. 4. С. 260.

Нанес (Нанос) Элиэзер родился в 1897 в Херсоне. С 1913 — стал учиться в Любавичской иешиве, с 1918 — продолжил обучение в ешиве в Кременчуге. В 1920 — после окончания ешивы вернулся в Херсон, где четыре месяца болел тифом, после выздоровления лето и осень провел в сельскохозяйственном поселении в Херсонской области. В 1947 — вновь арестован и приговорен к 10 годам ИТЛ. Отправлен в лагерь, где получил дополнительные 10 лет. Дальнейшая судьба неизвестна.

Архив Управления СБУ по Херсонской области. Следственное дело.

Пинскер Арье-Зеев родился в 1905 в Полтаве. Брат М. Пинскера. С 1920-х — учился в подпольных любавичских ешивах Полтавы, Кременчуга, Днепропетровска и Харькова; с 1926 — духовный руководитель любавичских ешив в Невеле и Витебске. В декабре 1930 — арестован по групповому делу раввинов и лиц, работающих в ешиве. Осужден. После освобождения выехал во Львов. В 1946 — тайно покинул СССР, с 1949 — проживал в Израиле. В 1975 — скончался в г. Лод.

Еврейская энциклопедия. Т. 2. С 385; Т. 4. С 260.

Когда-то так казалось,

что всюду будут вечны

еврейские кварталы,

еврейские местечки.

Сады, дома, крылечки

уже давно пропали:

разгромлены местечки

и взорваны кварталы.

Души мемориалы,

что погрузились в вечность.

В окошке узком догорела свечка...

И уж давно всё в запустении тут,

мы родом из еврейского местечка,

отсюда корни наших душ растут.

С нас спрос иной: мы с самого начала

огромный путь истории прошли.

Мы вышли из еврейского квартала

и разошлись по всем концам Земли.

Понять бы, что досталось нам в наследство,

о чём нам горны прошлого трубят,

как сочетать друг с другом цель и средство,

где наш исток, где нынче наше место

и что оставим мы после себя.

Не заблудиться б во времени,

не затеряться б средь прочих...

Быть без корней и без племени,

жить без традиций нам проще.

Проще не слышать не слушая,

легче не думать, не каяться.

Только теряется лучшее,

если впадает в беспамятство.

Не посещают сомнения

не приходящих в сознание.

Горестен путь поколения –

от амнезии - к незнанию.

Ушедших еврейских местечек душа –

в сердцах моего поколенья.

В тот говор, в тот юмор, в ту боль не дыша

мы входим, как просят прощенья.

Еврейских местечек печален удел:

когда-то стремились оттуда,

теперь заглянуть бы туда хоть на день,

но нет их, и больше не будет.

Тут были свои мастера и певцы,

торговцы на улочках тесных,

свои сумасшедшие и мудрецы,

артисты и клезмер-оркестры.

И мудрость, и юмор, и радость, и грусть

впадали там в песни, как в море.

Их помнили – с детства ещё, наизусть,

и пели в веселье и в горе.

Тут плакала скрипка у каждых дверей,

молилась еврейская мама,

а Тевье-молочник растил дочерей

и верил в их счастье упрямо.

Плыл в праздник косяк фаршированных рыб,

форшмак – кулинарное чудо,

и цимес с жарким у паштетной горы,

и чай ароматный под штрудель...

Еврейских местечек святая печаль

на сердце останется шрамом:

их в гетто сожгла раскалённая сталь,

чтоб стать кровоточащей раной.

За стенами гетто не слышно шагов:

там жизни погасли, как свечи.

От целых общин не осталось следов,

от бывших еврейских местечек.

С заброшенных кладбищ, с могил тут и там

взлетают испуганно птицы.

Лишь редкий паломник приходит сюда

за нас и за тех помолиться.