Семья Вильниц

 Интервью с Ароном Вильницем

-Как звали твоих родителей, в честь кого их назвали?
-В честь кого? По еврейскому обычаю, если умирал кто-то из родственников и рождался ребенок, называли в его честь. Мне дали имя по деду, мой дед был Арон, со стороны мамы.
Отца звали Зиновий, сокращенно он был Зелик, его полное еврейское имя надо посмотреть, вообще он Зелик Менделевич, а потом, когда евреи стали принимать имена в российской транскрипции, он стал Зиновий Михайлович. Родных братьев у папы не было, только двоюродные. Он родился в Витебске 23 февраля 1898 года. Старший сын отца тоже родился 23 февраля, Иммануил, Муля, он мой брат по отцу. Деда звали Мендель, где он родился, я не знаю, может и в Витебске. Папа рассказывал, что, якобы, настоящая фамилия не Вильниц, а Вилинец. Вроде бы подняли Екатерининскую перепись, еще тогда, при Екатерине2, видимо они жили где-то там. В общем, что-то где-то напутали, и мы стали Вильницы, может 200-150 лет назад.
Тогда вообще все имена и все это в синагогах фиксировалось, рождения и т.д. Бабушку Лею я помню, она жила с нами. Папа рос в Витебске, там его детство прошло. Кончил хейдер, это еврейская кола религиозная, там еврейские заповеди, молитвы, все это учат. Считалось, что тот, кто кончил хейдер, мог быть уже раввином, имел право, так сказать. А потом началась революция, все перевернула. Молодые себя уже чувствовали, евреи особенно, приняли эту революцию. Многие евреи сами участвовали в революции. В общем с религией они порвали. У деда вроде была какая-то лавка, они торговали рыбой. Я знаю, что этот магазин или что там было отняли, это считалось буржуйством. Дед мой расстроился, заболел, не знаю чем именно, но от всех неприятностей он очень быстро скончался. Перед этим они успели папу отправить в Петербург, вроде бы в первые годы революции. Сначала у него здесь были вот эти двоюродные братья, не знаю уж, как они перебрались, и папа приехал к ним. Он начал учиться, кончил индустриальный политехникум, вроде не институт, но там давали техническое образование, потом работал на заводе, даже на двух. Один завод Кулакова, а перед самой войной перешел на другой завод, 206-й, это все военные заводы были, делали аппаратуру на Кулакова телефония, а 206-й для подводных лодок, морского уклона. Папа был там начальником лаборатории инструментальной. Это уже когда мы жили на углу Пушкарской и Кировского проспекта, балкон там свой был. Жили мы две семьи, у нас было 2 комнаты, одна большая, по-моему, 39 метров была, там жили я, мама, папа и бабушка была тогда жива. Потому что, когда дед умер, папа забрал ее оттуда к себе, она за ширмочкой там жила, ей уже было тогда перед войной где-то 70 с чем-то. Они религиозные были. В субботу заворачивали деньги в бумажку, надо было на трамвае ехать, в общем в синагогу они ехали. А деньги в субботу трогать нельзя, поэтому они в бумажку заворачивали, чтобы с кондуктором расплатиться. Ее единственная родственница здесь была тетя Зина, она жила тоже на Кировском, недалеко от нас, и ее братья там же жили. Один брат был инженер, работал на заводе, был тут такой, электроприбор назывался. занимался военными приборами управления стрельбой, еще до войны даже была специальность. А второй брат был техническим директором завода, тоже был на Пертоградской. Это двоюродные братья и сестра бабушки, семья родственников бабушки Леи. Что интересно, что они все из Лиозно, это местечко под Витебском. Тетя Зина рассказывала нам, что они часто видели там Шагала, он там писал картины, а они смотрели, как он писал на пленере, потому что Шагал тоже оттуда.
-Знаешь ли ты, как относились в Витебске к евреям, может рассказывали в семье?
-Особо нет, папа не очень распространялся. Но известно же вообще, что были всякие погромы, но вроде наших семей это особо не коснулось, никто на них не покушался. Папа был один, жили они, судя по всему, не бедно. В Витебске много евреев жило, вроде он в черте оседлости. Ведь до революции евреи не могли жить в больших городах и столицах, только если они состоятельные были, купцами гильдии какой-то, или врачами. В общем, для того, чтобы устроиться работать и жить в больших городах и столицах, надо было получить право либо за счет образования, высшее получали, пробивались, или богатые купцы, или ты художник большой, или вот скульптор знаменитый был, его склеп на еврейском кладбище.
-А при поступлении в учебные заведения были проблемы?
-После революции как раз наоборот для евреев было все просто, очень все изменилось. А до революции он только в хейдере учился вроде.
Бабушка религиозная была. Папа тоже все знал, все молитвы, другое дело, насколько он верил в это все, уже другое поколение. Да и после революции вся пропаганда была, что религия – враг для народа, вне зависимости какая религия – христианская, иудейская, исламская. Стариков не трогали, а молодым… совершенно было не принято. Но по субботам, в основном для бабушки, папа садился, произносил какую-то молитву, вино пили. Я помню, что мама совсем никак, а папа какую-то молитву, когда садились в субботу за стол, что-то говорил. Особенно это не афишировалось, но он же кончал хедер, все это знал, и говорил. Они же все хорошо говорили на идише, я же язык совсем не знал, а они говорили, с бабушкой вообще говорили на идише. У папы был талес, и еще этот, на лоб.
-А какие-то особые традиции были в семье?
-Особо нет. Ты знаешь, все эти семьи, особенно мама моя, они порвали со своими семьями. Ну, не совсем порвали, но с Витебском уже у папы ничего не было, отец умер, родственников немного было. Единственное ,в 37-м году мы поехали на дачу, родители отпуск взяли, в Богушевск, в Белоруссии есть такой город, километров 30 от Витебска, может. И папа повез меня в Витебск, показать, где он родился и мы целый день ходили. Попали в грозу, я вспоминаю, что были гроза и дождь, настолько сильный, что улицы залило так, что мы ходили по щиколотку в воде. Но быстро прошло. И мы целый день там провел. Еще я вспоминаю, мне было 7 лет, а папа любил рассказывать, что в Витебске ему очень нравилось черное баварское пиво, он почему-то не мог его найти в Петербурге. А там вдруг нашел на вокзале, даже встал в очередь за этим пивом, а я очень испугался, что он выпьет пива и напьется пьяный, не дай бог. Я папу оттащил, испугался, что мы не доберемся обратно до Богушевска к маме, в общем, не дал ему попить пива.
Ну что еще сказать про папу, вот он кончил техникум, работал. Познакомился он с Марией, маминой приятельницей, они вместе учились на врачей. И папа женился на Марии, это был наверное 26-ой или 27-ой год, У них родился мой старший брат Муля, Иммануил. Он родился, но Мария умерла в родах. А у нее родственники все из Нижнего Новгорода были. В общем, привезли оттуда кормилицу, Розу, татарка она была по национальности, и забрали его в Нижний, где он и воспитывался. Муля только один или два раза перед войной приезжал повидаться с отцом, на пару недель. Когда он приезжал в последний раз, ему уже было лет 13, , он уже таким пареньком был, а мне было лет 9-10. Больше мы не виделись до конца войны, потом мы увиделись только с ним, уже не было отца.
-А с мамой твоей как познакомился?
-Так он, наверное, уже знаком был, а потом эта компания общая у них была, они все были молодые и знакомы, ну потом он уже поженился с мамой, он наверное уже знал ее до этого, я не знаю подробностей как они женихались или как это я не знаю, но на свет появился я.

Беседовала Маша Львова, внучка