Бешт, Израиль бен-Элиезер

(טשענ, Бешт — аббревиатура слов "Баал Шем Тоб", לענ נוט םש, что означает "добрый чудотворец", но может означать также — "обладатель доброго имени") — основатель хасидизма; род. около 1700 г., умер в Меджибоже 22 мая 1760 г. Немногие имеющиеся ο Беште биографические сведения настолько переплелись с легендой, что часто трудно выделить историческую истину. По преданию, Б. родился в Окупе, пограничном местечке между Польшей и Валахией, но такого местечка на картах нет. Из легенд, украшающих рассказы ο его рождении, можно сделать заключение, что родители Б. были люди бедные и набожные. Рано оставшись круглой сиротой, мальчик остался на попечении благотворителей той общины, в которой он жил. В хедере он отличался частыми отлучками. "Поучится некоторое время в хедере, а потом вдруг пропадет на несколько дней. Ищут его — и находят в лесу одиноким, сосредрточенным" (טש׳ ענה יחנש, l. c.). Меры устрашения и наказания оставались бесплодными, и опекуны Б. решили наконец предоставить его самому себе. В двенадцать лет Бешт сделался бегельфером, т. е. помощником меламеда; на обязанности бегельфера лежало водить маленьких детей в хедер и из хедера домой, сопровождать их в синагогу и там приучать их к произношению "аминь" и кратких молитв. Его нежная, сентиментальная натура, которой Б. в значительной мере обязан и своими позднейшими успехами, сослужила ему в этом занятии хорошую службу: дети горячо привязались к нему. Позднее он сделался младшим "шамашем" (синагогальным служкой) в том же местечке. И тут он также отличался некоторыми странностями и причудами. Днем и вечером, когда все учились в синагоге, он в свободное от обязательных работ время спал или притворялся спящим. Ночью же, оставшись один, Б. пламенно молился или читал. Какие книги он читал — неизвестно, но, по-видимому, он уже тогда начал заниматься каббалоюй. В восемнадцать лет Бешт женился; вскоре после свадьбы умерла его молодая жена. После этого он оставил место шамаша и был бегельфером в разных галицийских местечках. Наконец он поселился в местечке близ Брод и сделался там меламедом. — Благодаря его честности и жизненному опыту, Б. часто избирали третейским судьей в тяжбах и спорах. Раз случилось, что в числе тяжущихся был богатый и ученый Эфраим Кутовер. Бешт произвел на него столь глубокое впечатление, что тот решил выдать за него дочь свою и сообщил ему об этом решении. Возвращаясь в Броды, Эфраим по дороге заболел и умер. В изношенном крестьянском тулупе Б. явился в дом бродского раввина, Гершона Кутовера, брата невесты. Гершон уже хотел было подать ему милостыню, но Б. вынул из кармана бумагу, подписанную Эфраимом Кутовером, из которой видно было, что отец решил отдать за него свою дочь. Дочь не хотела преступить волю покойного отца и вышла за Б. замуж. Бродский раввин решительно не мог примириться с мыслью, что его шурин полный "ам-гаарец" (невежда). Сначала он пытался заниматься с Б., но последний прикидывался безнадежным тупицей. Тогда Гершон предложил сестре на выбор: или развестись со своим мужем, или уехать из Брод. Она предпочла уехать (Б. еще до свадьбы открыл ей свою тайну). Гершон купил для них лошадь — эта лошадь составляла все богатство четы — и они поселились в деревне среди Карпатских гор между Кутами и Косовом. Но Б., по-видимому, больше жил в окрестных горах, чем в самой деревне. Раза два-три в неделю жена запрягала лошадь и отправлялась к мужу в горы. Он нагружал воз глиной, а она отвозила эту глину в город и продавала ее; вырученные деньги составляли единственный источник их существования. Но уединенная жизнь в этом прекраснейшем уголке Карпат, где Б. мог, не прерываемый суетой городской жизни, целиком предаться размышлениям и молитве, вознаграждала его за испытываемые лишения. Так он жил, по преданию, в продолжение семи лет. Материальное положение Б. улучшилось, когда он получил должность шохета в Ксиловиче близ Ясловиц. Но вскоре он отказался от этой должности и опять поселился в деревне. Его шурин, рабби Гершон, арендовал для него небольшую корчму с постоялым двором, недалеко от Кут. Но Б. не жил в корчме. Он построил себе особый домик в близлежащем лесу и проводил там в молитве, размышлениях и изучении каббалы большую часть своего времени. В течение периода, прожитого им в лесах и деревне, Б., по-видимому, близко соприкасался со средой деревенских знахарей и приобрел некоторые практические познания в свойствах лечебных трав. Вместе с его каббалистическими занятиями это позволило ему выступить в качестве чудотворца баал-шема. Он стал изготовлять амулеты и прописывать лекарства. — В течение многих лет он разъезжал по Подолии и Волыни в качестве баал-шема. Когда его известность достаточно упрочилась и он стал пользоваться большим авторитетом в качестве чудодея и "Божьего человека", Б. решился выступить в роли вероучителя (около 1740 г.). Постоянным местожительством он избрал маленкий городок Меджибож, куда к нему стекались его поклонники, принадлежавшие большей частью к низшим слоям еврейства, которых влекла к нему слава чудодея. Кроме этих случайных поклонников, около Б. сгруппировался тесный кружок сподвижников и учеников, среди которых были такие выдающиеся представители раввинской учености, как братья Исаак и Меир Доб Марголиот, шурин Б. Авраам Гершон Кутовер, превратившийся из его хулителя в горячего почитателя и последователя, и первый литературный провозвестник хасидизма, Яков-Иосиф Коген, автор книги "Toledoth Jacob Joseph". Антагонизм между хасидизмом и раввинизмом, по-видимому, ясно сознавался с самого начала представителями обеих сторон, но до открытого разрыва между ними дело не дошло при жизни Б.; последний вместе с раввинами принимал участие в диспуте с франкистами и был даже в числе трех представителей, выбранных раввинами для ведения прений с франкистами на Львовском диспуте в 1759 г. Б. был глубоко огорчен последовавшим за тем переходом франкистов в христианство и сказал: "Я слышал, как Господь плачет и говорит: пока пораженный член еще связан с телом, остается хоть некоторая надежда когда-либо излечить его; когда же его отрезали, он уже пропал навсегда; а ведь каждый еврей есть как бы часть самого Божества". Волнения, пережитые Б. на диспуте с франкистами, и глубокая печаль, причиненная их переходом в христианство, по-видимому, подорвали его здоровье, и он вскоре после этого скончался. Б. еще при жизни назначил своим преемником раввина-каббалиста Бера из Межерича (см.), уверовавшего в своего учителя только в последние годы жизни

Б. не оставил после себя книг. Приписываемый ему каббалистический комментарий к 107-му Псалму (Житомир, 1804), "Sefer mi-rabbi Israel Baal Schem-Tob", приведенный в книге "Darke Jescharim" (1805), вряд ли принадлежит ему. Для того, чтобы узнать его учение, необходимо поэтому обратиться к изречениям Б., сохранившимся в произведениях его учеников. Изречениями следует, однако, пользоваться с осторожностью, так как различные направления хасидизма, возникшие после смерти его основателя, одинаково опирались на авторитет Б. в подтверждение правильности своего учения.

Краеугольным камнем построенной Б. системы хасидизма является сильно выраженный религиозный пантеизм. Вся вселенная, как духовный, так и материальный мир, есть только проявление Божества. Мир не есть, как учит каббала (сам Б. не сознавал, что он резко расходится с каббалой в этом основном пункте своего учения), эманация Божества, ибо ничто не отделимо от Бога. "Подобно тому, как складка в платье сделана из самого платья и в нем остается, так и мир — из Бога и в Боге". Даже зло существует в Боге. Это кажущееся противоречие объясняется тем, что самостоятельно зла в самом себе в сущности нет, ибо зло есть лишь фундамент добра и, таким образом, само становится добром. Религиозный пантеизм Б., все логические выводы из которого не были ясны ему самому, разделил бы судьбу многих других спекулятивных систем, оставшихся без всякого влияния на народные массы, но, Б., сам человек из народа, сумел придать своему метафизическому учению ο Боге в высшей степени практический характер. Первым замечательным прикладным выводом из этого учения было оптимистическое отношение к жизни и людям. Если Бог присутствует во всех вещах, то ничто и никто не могут быть абсолютно дурными. Б. поэтому учил, что должно относиться к каждому человеку, как к праведнику. Одно из его любимых изречений гласило, что ни один человек не падает так низко, чтобы не быть в состоянии подняться до Бога. Он поэтому старался, главным образом, внушать грешникам, что они так же близки к Богу, как и праведники, и их грехи являются лишь следствием временного умопомрачения. Другим важным практическим результатом учения Б. было развенчание аскетизма. Лурианская каббала (см. Ари) признавала умерщвление плоти необходимой и наиболее важной составной частью религиозной жизни. Б. не отвергал аскетизма целиком, но считал его менее совершенным "путем" служения Богу, чем радостное служение Богу без всякого самоистязания. "Если, — говорит Б., — перед вами два врача, лечащих с одинаковым успехом, один посредством горькой, а другой посредством сладкой микстуры — кого из них предпочтете? Конечно, последнего. То же и в религии: тот, кто предписывает людям пост и истязание плоти, вызывает в них печаль и заставляет их смотреть с осуждением на своих ближних, которые не могут все быть отшельниками; тот же, кто научает людей радостному служению Богу, вселяет в них отрадный взгляд на жизнь и людей и возбуждает добрые чувства в людях, убеждая их, что Бог — во всем". Б. усердно вооружался против излишней обрядовой мелочности: "При исполнении заповедей пусть верующий не обращает внимания на лишние мелочи, ибо сие есть замысел лукавого, чтобы, устрашив человека сложностью обрядов, поселить скорбь в его душе и тем препятствовать ему бодро служить Богу". Больше всего восставал Б. против того непомерного значения, которое раввины его времени придавали изучению Талмуда в ущерб развитию религиозного чувства: "Все, чего я достиг, — сказал он однажды, — я достиг не путем изучения Торы, а благодаря молитве". Цель человеческой жизни — соединение с Богом, и эта цель достигается молитвой. Но для того, чтобы молитва достигла цели, необходимо תוקינד ("присоединение") — состояние, в котором человек теряет сознание самостоятельного существования, שיה לוטינ (буквально — "уничтожение существования") и чувствует себя слитым с Божеством. Чтобы привести себя в такое состояние, необходимо часто искусственное возбуждение, вроде, напр., резких телодвижений, вскрикиваний, покачиваний из стороны в сторону. "Тот, кто смеется над такими странными телодвижениями, подобен человеку, который стал бы смеяться над судорогами и дикими криками тонущего человека. Ведь и молящийся, совершая подобные движения, борется с волнами земной суеты, не дающими ему сосредоточиться на мысли ο божественном". Однако "служение Богу одной только душой без тела стоит еще выше". Впрочем, такая молитва не всегда доступна человеку. Экстатическая молитва наполняет душу великой радостью (החמש), необходимой составной частью истинного служения Богу. Замечательно, что Б., отправляясь от того же исходного пункта, из которого исходила и лурианская каббала, приходит к совершенно противоположным ей выводам. Его учение ο Боге пантеистично, между тем как школа Лурии (см. Ари) придавала особое значение учению об эманации. — Борьба Б. против аскетизма была направлена скорее против школы, из которой он вышел, чем против чистого талмудизма. Его учение ο החמש ("радости") стоит в резкой противоположности с проповедуемым школой Лурии аскетизмом. Последователи Лурии учили, что молитва непременно должна сопровождаться плачем, Б. же считает плач и скорбь несовместимыми с истинным служением Богу. Кающийся грешник не должен скорбеть ο прошлом: следует радоваться тому, что зазвучал в его душе небесный голос, призвавший его оставить грешную жизнь, и тому, что Бог дал ему достаточно сил, чтобы последовать этому голосу. Экстатический восторг, תונהלתה (букв. — воспламенение) должен сопровождать исполнение каждой заповеди. Страх Божий служит только переходным этапом на пути к истинному служению Богу, которое должно вытекать из любви к Богу и полной покорности Его воле. В состоянии экстатического восторга человек не думает ни ο благах той жизни (הזה םלוע), ни ο загробном существовании: слияние с Богом является для него и средством, и целью. Такой восторг не терпит, подобно механическому исполнению закона, остановки. Истинное служение Богу заключается во все увеличивающемся познании Его. — Позднейшее развитие хасидизма непонятно, если не принять во внимание взгляда Б. на взаимоотношения человека и вселенной. Истинное служение Богу, как сказано выше, состоит в слиянии с Божеством, תוקינד. "Человек должен стремиться стать самому откровением, познать самого себя, как проявление Божества", — говорит Б. Божественной тайной, по его словам, является не каббала, которую каждый может изучить по книгам, а чувство слияния с Богом, которое после всех объяснений остается столь же непонятным человеку, не испытавшему этого чувства, как слепому — цвета. Но человек, способный испытать подобное чувство, обладает подлинным ясновидением, и возникающие у него мысли называются пророчеством, или "Бат-кол" (небесный голос), соответственно степени ясновидения, ибо "небесный голос — это не слово или звук извне, а мысль внутри человека — и в момент общения с Богом иные могут удостоиться таких голосов". Из этого вытекает, во-первых, что "цадик", истинный праведник, может претендовать на авторитет, равный в некотором смысле авторитету пророков. Вторым и более важным выводом из этой доктрины служит взгляд, по которому цадик, благодаря своему слиянию с Богом, образует связующее звено между Творцом и творением. Слегка изменяя библейский стих (Хабакук, 2, 4, где сказано: "праведный оживет своей верой"), Б. говорит: "Праведный оживляет своей верой". Преемники Б. расширили эту идею и вполне последовательно вывели из нее заключение, что цадик является источником Божьей благости и что тот, который любит цадика, тем самым прилепляется к Богу. Хотя Б. не может быть ответствен за позднейшие выводы из своего учения, однако, нет сомнения, что его вера в себя была фактором, в значительной мере содействовавшим распространению его учения. За исключением иудео-христиан, среди евреев не было другой секты, в которой, как в хасидизме, личность основателя играла бы столь же видную роль, как и его учение. Личность Б. является и теперь реальным центром хасидизма, его учение же пришло в почти полное забвение, как прекрасно замечает Schechter (Studies in judaism, стр. 4): "Для хасидизма Б. был воплощением теории и вся его жизнь — откровением системы". Б. не боролся с практикой раввинского иудаизма, а исключительно с духом, проникавшим эту практику. Его учение — результат не абстрактных спекуляций, а глубокого религиозного темперамента, и он придавал значение духу, а не формам религии. Хотя он признавал святость и нерушимость закона, он все же думал, что нужно служить Богу не только исполнением закона, но и всей жизнью. Так как всякий жизненный акт есть проявление Божества, то человек обязан жить таким образом, чтобы и т. наз. "земные" дела могли "стать чистыми и благородными", т. е. божественными. Б. стремился осуществить этот идеал в своей собственной жизни, служившей лучшим примером, и его беседы с деревенскими арендаторами, классом, по своему нравственному уровню приблизительно соответствовавшим мытарям времен Иисуса, были молчаливым, но ярким протестом против узко благочестивых раввинов, не желавших поддерживать сношения с нравственно опустившимися людьми. Хасиды рассказывают ο женщине, которую родственники хотели убить за развратную жизнь, но которая была спасена Б. духовно и физически. Пусть рассказ вымышлен, но он прекрасно характеризует деятельность Б., стремившегося облегчить положение тех, кто больше всех в этом нуждались. Жизнь Б. предоставляет много примеров бескорыстия и милосердия, и хотя некоторые раввины того времени также были бескорыстны и милосердны, Б. все же резко отличался от них: в нем соединялись снисходительность к другим со строгостью по отношению к самому себе, бесстрашие с миролюбием и неудержимой жизнерадостностью. — Приемы учения, которых придерживался Б., сильно разнились от методов раввинов и немало способствовали его успехам. Б., конечно, нельзя назвать ученым: его знания в раввинской литературе, в особенности в Талмуде, не превышали знаний среднего ученого; он не был красноречив. Но недостаток учености и красноречия восполнялся у него тонкой иронией и искусством составлять притчи. Сохранилось много его сатирических замечаний, направленных им против недругов; из них особенно характерно замечание ο типичном талмудисте; это, по его словам, человек, "которому благодаря непрерывным занятиям Торой некогда думать ο Боге". Б. иллюстрировал свой взгляд на аскетизм следующей притчей: "Вор однажды забрался ночью в дом. Хозяин, очнувшись и увидев вора, поднял крик, и тот убежал. Вскоре затем тот же вор пробрался в дом человека, обладавшего большой физической силой. Увидев вора, он притаился и, когда вор подошел достаточно близко, схватил его и отправил в тюрьму, лишив его, таким образом, возможности продолжать свою вредную деятельность". Сила духа проявляется не в трусливом бегстве от земных радостей, а в их подчинении постоянному контролю.

Своим успехом Б. в значительной мере был обязан также непоколебимому убеждению, что Бог призвал его распространять свое учение. Во время экстаза Б. часто являлись небесные видения, в которых ему открывалась его миссия. Не следует забывать, что для Б. всякое интуитивное постижение было божественным откровением и наиболее обыденные события — божественными знамениями. — Б., по-видимому, хорошо сознавал антагонизм между своим учением и раввинским иудаизмом. Вероятно, символический смысл кроется в его утверждении, что учителем его был Ахия из Сило, тот пророк, который возвестил разрыв между Израилем и коленом Иудиным. — Б., естественно, является одним из наиболее излюбленных героев еврейской легенды новейшего времени. Из массы преданий, которыми окружена его личность, приведем здесь лишь несколько наиболее характерных. О родителях Б. предание повествует, что его отец Элиезер попал в плен во время одного (татарского?) набега и был продан в рабство, матери же Б. удалось спастись. Элиезер переходил от одного господина к другому и наконец попал к султану. Во время некоей войны Элиезер дал властелину совет, благодаря которому султан одержал блестящую победу. После этого Элиезер был назначен первым министром, и султан отдал ему в жены дочь визиря (ךלמל הנשמ). Но Элиезер, помня, что он еврей и женат, вступил в супружество только для вида, в действительности же отказался от всяких сношений с новой женой. По ее настоянию он открыл последней, что он еврей. Она дала ему много драгоценностей и помогла бежать. На пути ему явился пророк Илия и сказал: "За твою стойкость и благочестие Бог подарит тебе сына (Элиезер ранее был бездетен), который будет светочем для Израиля; нареки имя ему — Израиль, ибо в нем исполнится сказанное пророком (Ис., 49, 3): "Ты раб мой, Израиль — через тебя Я прославлюсь". Долго после этого Элиезер оставался, однако, бездетным; наконец, когда ему и его жене было уже около ста лет, у них родился сын, будущий Б. Родители Б. умерли вскоре после рождения мальчика. Перед смертью отец взял маленького сына на руки и сказал: "Помни, что с тобой всегда Бог, и потому ничего не бойся". Эти слова были девизом Б. в продолжение всей его жизни. Так, однажды, когда он водил детей в синагогу (Б. был тогда бегельфером), на дороге показался волк, и дети принуждены были вернуться домой. Но Б., помня завещание отца, не испугался; когда же волк появился во второй раз, Б., распевая псалмы, убил его. Это был, прибавляет легенда, не волк, а Сатана. Сатана был очень недоволен тем, что молитва детей доходит до Бога, которого эти молитвы чистых душ услаждают больше, чем песнопения левитов в храме. — Бескорыстное служение Б. Богу составляет предмет следующей легенды. В Константинополе, где Б. остановился на пути своем в Палестину, его приняла и приютила с необычайным радушием бездетная чета. Уступая настояниям, Б. обещал супругам, что у них родится ребенок, хотя раньше он не соглашался обещать им это, ибо в состоянии ясновидения узнал, что в небесном совете решено, что у них не будет детей. Как только он произнес свое обещание, Б. услышал небесный глас, возвещавший, что его обещание будет исполнено, но что он за это лишится уготовленного ему райского блаженства. Б. радостно воскликнул: "Тем лучше! Теперь я уже могу служить Тебе, Господи, из одной только чистой любви, так как не получу награды за свое служение Тебе". Вслед за тем он вторично услышал небесный глас, извещавший, что за эти слова Б. возвращаются уготованные ему райские блаженства. — Ср.: Бер (Доб) бен-Самуил, Schibche ha-Bescht, Копысь, 1814 (главный источник для биографии Б.); относительно учения Б. наиболее ценными материалами являются Яков Иосиф Коген, Toledoth Jacob Josef; Likkute Amarim, собрание изречений, нравоучений и толкований и произведения Бера из Межерича; литература ο Б.: Grätz, 3-е изд., т. XI; Jost, Gesch. des Judenthums und seiner Secten, III; A. Rodkinson, Toldoth Baal Schem-Tob, 1876; Schechter, Studies in judaism, 1896, 1—45; Zweifel, Schalom al-Israel, I—III; Zederbaum, Keter Kehunah, 80—103; Дубнов, "Возникновение хасидизма; жизнь и деятельность Израиля Бешта", "Восход", 1899, №№ 5—10; Kahana, Rabbi Israel Baal-Schem, 1900; D. Kohan, в Haschachar, V, 500—504, 553—554 и Haschüoach, 1909, IV; M. Buber, Die Geschichten des Rabbi Nachman, Einleitung, 15—17, 1907; idem, Die Legende des Baal Schem, Франкфурт-на-M., 1908 (модернизированная обработка легенд ο личности Б.); Ноrodezky, в Haschiloach, 1907, X; idem, Ben Echeskel, 1907, IX; A. Gottlober, Toldoth ha-Kabbalah we ha-Chasiduth. [Статья L. Ginzberg'а, в J. E., II, 383—386 с доп. Б. С.].

Бешт в изящной литературе. — До восьмидесятых годов 19 в., пока отношение просвещенного еврейства к хасидизму было вполне отрицательным, личность Б. фигурировала исключительно в народных легендах, появлявшихся в разных хасидских сборниках, вроде "Schibche ha-Bescht", "Maase Zadikim", "Mifaloth Zadikim" и др. Первым еврейским писателем, избравшим жизнеописание Б. темой для беллетристического произведения, был М. Спектор в неоконченном романе "Der Baal schem tow" (Hausfraind, IV). Несколько идеализированный образ Б. дали Зангвилль в повести "Baal-Schem" (русский перевод в "Еврейской жизни", 1904), М. Бубер в "Die Legende des Baal Schem". Предания о рождении и жизни Б. весьма поэтично обработаны Бердичевским в его "Sefer Chassidim".

Ц.